Царская невеста. Лев мей - царская невеста
Николай Андреевич Римский-Корсаков (1844-1908)
ЦАРСКАЯ НЕВЕСТА
Опера в 4 действиях
Либретто Н.Римского-Корсакова и И.Тюменева по одноименной драме Л.Мэя.
Опера впервые увидела свет в 1999 г. на сцене Русской частной оперы в Москве (дирижёр М.Ипполитов-Иванов, художник М.Врубель). В том же году была поставлена в Харькове (антреприза А.Церетели), затем в Саратове (1900) и на Мариинской сцене (1901 г). Является одной самых репертуарных опер Римского-Корсакова. За первые пятьдесят лет своего существования ставилась около двух десятков раз в т.ч. на сценах Праги, Нью-Йорка, Берлина, Софии, Брно, Стокгольма.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
ВАСИЛИЙ СТЕПАНОВИЧ СОБАКИН, новгородский купец – бас.
МАРФА, его дочь – сопрано.
ГРИГОРИЙ ГРИГОРЬЕВИЧ ГРЯЗНОЙ, опричник – баритон.
ГРИГОРИЙ ЛУКЬНОВИЧ МАЛЮТА-СКУРАТОВ, опричник – бас.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ ЛЫКОВ, боярин – тенор.
ЛЮБАША – меццо-сопрано.
ЕЛИСЕЙ БОМЕЛИЙ, царский лекарь – тенор.
ДОМНА ИВАНОВНА САБУРОВА, купеческая жена – сопрано.
ДУНЯША, ее дочь, подруга Марфы – контральто.
ЦАРСКИЙ ИСТОПНИК – бас.
СЕННАЯ ДЕВУШКА – меццо-сопрано.
МОЛОДОЙ ПАРЕНЬ – тенор.
Два знатных вершника, опричники, песенники и песенницы, плясуньи,
бояре и боярыни, сенные девушки, слуги, народ.
Действие происходит в Александровской слободе осенью 1572 г.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
„ПИРУШКА»
Большая горница в доме Григория Грязного. На заднем плане низенькая входная дверь, и подле нее поставец, уставленные кубками, чарками и ковшами. На правой стороне три красные окна и против них длинный стол, накрытый скатертью: на столе свечи в высоких серебряных подсвечниках. На левой стороне дверь во внутренние покои и широкая лавка с узорным полавочником; к стене приставлена рогатина; на стене висит самострел, большой нож, разное платье и неподалеку от двери, ближе к авансцене, медвежья шкура. По стенам и по обеим сторонам стола лавки, крытые красным сукном. Грязной, в раздумье опустив голову, стоит у окна.
ГРЯЗНОЙ.
С ума нейдет красавица!
И рад бы забыть ее, забыть-то силы нет.
Напрасно думал честью кончить дело, напрасно засылал к отцу я сватов.
Велел сказать купец мне наотрез: благодарим боярина за ласку, а дочь свою я обещал другому, Ивану Лыкову, что возвратился недавно из краев сюда заморских.
(Отходит от окна.)
Не тот я стал теперь – все миновало,
Отвага мне души не веселит,
И буйная головушка поникла.
Не узнаю теперь я сам себя,
Не узнаю Григория Грязного.
Куда ты удаль прежняя девалась,
Куда умчались дни лихих забав?
Не тот я стал теперь, не тот я стал.
Бывало мы, чуть девица по сердцу, нагрянем ночью,
дверь с крюка сорвали, красавицу на тройку, и пошел.
Нагрянули, и поминай, как звали.
Не мало их я выкрал на роду,
не мало их умчал на борзых конях
и юной девичьей красою потешил кровь горячую свою.
Не узнаю теперь я сам себя, не узнаю Григория Грязного.
Не тот я стал теперь. К чему насилье?
Не прихоть, а любовь крушит мне душу.
Чем кончится, что будет впереди, не знаю сам.
А Лыкову Ивашке не обходить кругом налоя с Марфой!
Позвал гостей. Хочу забыться с ними.
Придет ли только Елисей Бомелий? Он мне нужнее всех.
(Средняя дверь отворяется.) Да,вот и гости.
(Входит Малюта с опричниками.) Добро пожаловать!
ОПРИЧНИКИ. Здорово, Гриша!
МАЛЮТА.
И я пришел к тебе попировать, на старости медку хлебнуть маленько.
ГРЯЗНОЙ (хлопает в ладоши. Входят слуги.)
Эй, меду поскорей!
МАЛЮТА.
Вот это дело. (Слуги разносят кубки со льдом.) Ну, будь здоров!
ОПРИЧНИКИ. Ну, будь здоров! (Пьют и кланяются Грязному.)
ГРЯЗНОЙ.
Благодарю на слове.
(Входит Иван Лыков и вслед за ним Бомелий.)
Прошу покорно гости дорогие.
Добро пожаловать, Иван Сергеевич! Благодарю,
БОМЕЛИЙ.
Спасибо вам, что вспомнили меня.
(Слуги подносят кубки Лыкову и Бомелию.)
ЛЫКОВ, БОМЕЛИЙ.
Тебе во здравие! (Кланяются и осушают кубки.)
ГРЯЗНОЙ.
Будьте вы здоровы! прошу садиться, только не взыщите, чем бог послал.
ГОСТИ. Мы лаской будем сыты, разумною беседой: а старая пословица гласит, что слаще меду ласковое слово, слаще меду. Мы сыты будем твоею лаской, беседой умной, приветной речью сыты, твоею лаской будем сыты.
(Садятся за стол; слуги начинают ставить кушанья.)
И пиво не диво, и мед не хвала, а всему голова, что любовь дорога!
МАЛЮТА. (Лыкову).
Ты, молодец, на немцев насмотрелся. Что, как у них там за морем живут? Поди-ка там диковинок не мало.
ЛЫКОВ.
Иное всё и люди, и земля.
Зима у них недолго, а морозов больших и не слыхать; зато уж лето там хорошо. А горы там такие высокие, что глазом не окинешь; так в небо и уходят головами. А города у них большие-пребольшие, и все из камня сложено. Повсюду в домах убранство чудное, и стекла цветные все, и комнаты обиты цветным сукном. А сами немцы ходят богато, и жен нарядно водят, и взаперти не держат, как у нас. Во всем у них порядок образцовый, терпение, досужество в работах, и рвенье неусыпное к трудам. Хваленье воздадим мы государю, зане он, как отец об нас печется и хочет, чтобы мы у иноземцев понаучились доброму.
ГРЯЗНОЙ (встает и поднимает кубок).
Аминь!. За Здравие отца и государя! Да здравствует навеки государь!
ОПРИЧНИКИ (встают).
Да здравствует навеки государь! (Осушают кубки, садятся.)
МАЛЮТА.
Хозяин! Приказал бы ты позвать сюда твоих гусляров, да заставил их белого царя повеличать.
ГРЯЗНОЙ. Они готовы. (Слугам.) Песенников живо!
ОПРИЧНИКИ. И песенниц! Они потом попляшут!
Входят гусляры, песенники и песенницы, они кланяются гостям и становятся вдоль задней стены.
ГРЯЗНОЙ.
Ребята, дорогих гостей потешьте моей любимой и заветной песней во славу православного царя.
Песенники, и песенницы с поклоном выступают вперед, гусляры, занимают места на лавке с левой стороны.
ХОР.
Слава на небе солнцу высокому, слава, слава!
На земле государю великому, слава, слава!
Ёго борзые кони не ездятся, слава, слава!
Его платье цветное не носится, слава, слава!
ГРЯЗНОЙ, МАЛЮТА, ЛЫКОВ, БОМЕЛИЙ И ХОР.
А бояре и слуги не стареются, слава!
МАЛЮТА.
Где стареться, нам только бы молодиться.
С таким царем, как наш, помолодеешь!
Его еще на свете не бывало, а юродивый старец Доментьян уж провещал о нем самой княгине: «Родится Тит, широкий ум».
ОПРИЧНИКИ. Широкий ум по царству. Чай его и басурманы хвалят?
ЛЫКОВ.
Не везде. Прискорбно повторять мне злые речи, а говорят, что царь наш грозен.
МАЛЮТА.
Грозен! Он грозен! Ох!
Гроза то милость божья; гроза гнилую сосну изломает, а целый бор дремучий оживит.
ОПРИЧНИКИ.
Вот речь так речь, боярин! И подлинно! Не даром ты, боярин, с плеча царева шубу носишь!
МАЛЮТА. И вам, бояре, царь не даром к седлам метлы привязал. Мы выметем из Руси православной весь сор!
ГРЯЗНОЙ. Вестимо! Гой да!
ОПРИЧНИКИ.
Гой да! (Встают и осушают кубки.) За здравие отца и государя!
Да здравствует навеки государь! (Кланяются Грязному.)
Благодарим, хозяин, за хлеб, за соль!
ГРЯЗНОЙ (откланиваясь.). Хозяину гостей благодарить.
Иные гости встают из-за стола и расходятся по горнице; другие остаются, за столом.
МАЛЮТА.
Ну, что ж твои гусляры приуныли? Не худо бы гостей повеселить.
ГРЯЗНОЙ. Да чем велите?.. (Гуслярам.) Ну-ка, плясовую!
На середину выходят девушки для пляски; гости составляют около них полукруг.
ХОР.
Как за реченькой яр-хмель,
Вокруг кустика вьется.
Я пойду младенька в зелен сад гуляти,
В зелен сад гуляти, хмелюшку щипати.
Нащиплю я хмелю, хмелю ярового,
Наварю я пива, пива молодого.
Гостя дорогова, батюшку родного.
Батюшка будет, горя не убудет,
Позову я гостью, гостью дорогую,
Гостью дорогую, матушку родную.
Матушка будет, горя не убудет,
Горя не убудет, лишь тоски прибудет.
Как за реченькой яр-хмель,
Вокруг кустика вьется.
Перевейся, яр-хмель и на нашу сторонку,
На нашей сторонке большое приволье.
Позову я гостя, гостя дорогого,
Гостя дорогова, своего милого.
Мой миленький будет, горюшка убудет,
Горюшка убудет, веселья прибудет.
МАЛЮТА.
Аль память у меня вином отшибло? Григорий, где же крестница моя?
Никак ты, брат, свою голубку держишь на заперти? Небось, не улетит!
ГРЯЗНОЙ.
Не знаю, что она нейдет. (Слугам.} Скажите Игнатьевне, чтоб кликнула Любашу. (Несколько слуг уходят.)
МАЛЮТА. Давно бы так.
БОМЕЛИЙ (Малюте). А кто это Любаша?
МАЛЮТА. Любовница Грязного, чудо девка!
Поет, как птичка, брови колесом, глаза, как искры, и коса до пяток. Мы из Каширы увезли ее. Я крестницей зову ее затем, что за нее порядком шестопером я окрестил каширских горожан.
Входит Любаша и кланяется гостям, которые отвечают на ее поклон.
МАЛЮТА. Здорово, крестница!
ЛЮБАША. Здорово, крестный!
МАЛЮТА. Глазенки словно заспаны…
ЛЮБАША. Ах, что ты! Я не спала, а голова болела немножко.
МАЛЮТА.
Вздор! Вот ты нам спой-ка песню, так боль всю, как рукою снимет.
ЛЮБАША. Какую же?
МАЛЮТА.
Да знаешь, попротяжней, чтобы за сердце хватала. Ну, бояре, прошу прислушать: крестница поет.
ЛЮБАША.
Ты крестницу сам к песне приневолил, так за нее уж сам и отвечай.
Снаряжай скорей, матушка родимая,
Под венец свое дитятко любимое.
Я гневить тебя нынче зарекалася,
От сердечного друга отказалася.
Расплетай же мне косынку шелковую,
Положи меня на кровать тесовую.
Пелену набрось мне на груди белые
И скрести под ней руки помертвелые.
В головах зажги свечи воску ярова
И зови ко мне жениха-то старова.
Пусть старик войдет, смотрит да дивуется,
На красу мою девичью любуется.
(Кланяется гостям.)
ОПРИЧНИКИ. Благодарим! Спасибо! Славно! Славно!
МАЛЮТА.
Вот как поет, что сердце замирает…
Эх, время-то поздненько, а не то я без другой бы песни не вышел… (Поднимаясь со скамьи.) Чай государь изволил пробудиться.
Смотри, как раз к заутрене ударю и вас застану здесь врасплох.
(Собираясь уходить.) Пора гостям и со двора, хозяин!
ГРЯЗНОЙ. (слугам.)
Живей вина! По чарке на прощанье! (Слуги разносят чарки.)
МАЛЮТА И ОПРИЧНИКИ.
Ну, будь по твоему. Теперь уж, брат, прощай! (Пьют.)
Хозяин дорогой, спасибо за хлеб, за соль! (Взаимный поклон.)
ГРЯЗНОЙ. Прошу вперед к нам жаловать, бояре.
Гости расходятся. Любаша, стоя у боковой двери, раскланивается гостям; Бомелий издали смотрит на нее.
ГРЯЗНОЙ (слугам и песенникам).
Ступайте все! (Отводя Бомелия в сторону.)
Бомелий! Ты останься. Есть дело до тебя.
ЛЮБАША. (про себя.)
К немчину дело? Что-то тут не спроста! Я останусь.
(Прячется за. медвежью шкуру.)
ГРЯЗНОЙ.
Бомелий, мне важное есть дело до тебя. Не ведаешь ли ты такого средства, чтоб девушку к себе приворожить?
БОМЕЛИЙ. Такое средство есть.
ГРЯЗНОЙ. Ты шутишь?
БОМЕЛИЙ. Нет.
ГРЯЗНОЙ. Есть у меня приятель; зазнобила ему сердечко красная девица. Нельзя ли как помочь бедняге?
БОМЕЛИЙ.
Можно. Я дам ему лихого зелья, как выпить даст, то девка и полюбит.
ГРЯЗНОЙ. Так это зелье, стало быть, напиток?
БОМЕЛИЙ.
Нет, порошок, насыпать ей в вино. Пусть сыплет сам, а то и не полюбит.
ГРЯЗНОЙ.
Ох, не верится мне, не верится,
Чтоб могла она полюбить меня,
Чтобы робкая пташка ласточка
Под крылом его притаилася;
Прилетела бы в гнездо к коршуну,
На груди его успокоилась;
Под крылом его притаилася, на груди его успокоилась.
Чтобы был ей мил я, чтобы мужем ей стал когда нибудь,
Чтобы был ей мил я, чтобы мужем ей стал, не верится.
ЛЮБАША.
Ах, не нынче уж я приметила, что прошли они, красны дни мои.
И в груди болит, ноет вещее, злое горе мне предвещаючи.
Нет, нет, не тот, не тот со мной, не тот со мной он теперь.
Нет, нет, не тот, не тот со мной. Да, разлюбил он меня.
БОМЕЛИЙ.
Много в мире есть сокровенных тайн,
Много темных сил неразгаданных;
Но в науке ключ к этим тайнам дан.
Но ключ к ним дан, к ним дан светом знания.
ГРЯЗНОЙ. Но если не полюбит?
БОМЕЛИЙ. К чему мне лгать?
ГРЯЗНОЙ.
Так я к тебе зайду. И если ты приятелю поможешь, озолочу тебя.
БОМЕЛИЙ. Прощай! Полюбит.
ГРЯЗНОЙ. Постой, постой! Я провожу тебя.
0ба уходят. Грязной возвращается, потупя голову. Любаша тихо растворяет дверь и подходит к Грязному.
(Любаше.) Зачем ты?
ЛЮБАША. Я спросить тебя хотела, пойдешь ли ты к заутрене?
ГРЯЗНОЙ. Пойду. (Садится к столу и закрывает лицо рунами.)
ЛЮБАША. (подходя к Грязному ближе.)
Скажи, за что ты на меня сердит?
Чем, глупая, тебя я прогневила, что ты словечка вымолвить не хочешь?
ГРЯЗНОЙ (не поднимая головы). Отстань!
ЛЮБАША.
Ох, надоела я тебе! Давно пора! Чего ты хочешь девка?
Тобою понатешились довольно, ты надоела: есть другая лучше, приветливей…
ГРЯЗНОЙ (оборачиваясь). Ложися спать, ЛЮБАША.
ЛЮБАША.
Знать не любишь больше ты свою Любашу, коль не знаешь ныне, спит она иль нет. С поцелуев жарких щеки не остыли, а уж разлюбил, а уж позабыл, как ко мне в светелку двери отворять.
А давно ли было время, что меня любил мой милый, что Любашу он ласкал и нежил, что и дня не мог прожить он без нее.
А теперь напрасно жду его всю ночь, всю то ночь до света плачу я.
ГРЯЗНОЙ.
Тяжко речи эти слушать и глядеть на горьки слезы.
Сам не знаешь, что на это ей сказать; или винен я, что Марфу повстречал, что красой своею кровь она зажгла, сердце покорила?
Ведь любовь-то та же тетива на луке: порвалась она, узлом ее не свяжешь.
Не воротится любовь прежняя, коль красой своею кровь она зажгла, сердце покорила.
ЛЮБАША (бросается к Грязному).
Нет, быть не может!… Ты меня не кинешь!
Я прогневила чем-нибудь тебя? Ты, верно, полюбил с сердцов другую.
Оставь ее! Она тебя не любит. Ведь я одна тебя люблю.
О, вспомни, вспомни, милый мой, свой стыд девичий для тебя забыла я.
Забыла я отца и мать, забыла племя и свой род.
О них слезы не пролила, все для тебя. Все для тебя!
(Плачет.) А ты меня покинешь!
(Падает на колени.) Не губи души моей, Григорий!..
Слышен удар колокола.
ГРЯЗНОЙ (встает). Заутреня… (Идет в угол и надевает рясу и тафью.)
ЛЮБАША.
Постой, не уходи! Скажи мне, что брежу, что любишь меня, а не ее, не эту… да скажи мне что-нибудь!
Второй удар.
ГРЯЗНОЙ. Прощай! (Уходит.)
ЛЮБАША (бежит за ним).
Постой! Куда ты? (Возвращается.) Ушел и даже не взглянул ни разу.
Третий удар.
Небось на ту глядит, не наглядится, и зелье для нее просил у немца, и золота сулил за зелье… Она его приворожила, видишь.
Благовест.
Ох, отыщу же я твою колдунью и от тебя ее отворожу, ее отворожу!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
„ПРИВОРОТНОЕ ЗЕЛЬЕ».
Улица в Александровской слободе. Впереди налево дом, занимаемый Собакиным, в три окна на улицу, ворота и забор: у ворот под окнами деревянная лавка. Направо дом Бомелия с калиткою. За ним в глубине ограда и ворота монастыря. Против монастыря, в глубине налево, дом князя Гвоздева-Ростовского с высоким крыльцом, выходящим на улицу. Осенний пейзаж; на деревьях яркие переливы красных и желтых тонов. Время под вечер. Народ выходит из монастыря.
ХОР.
Вот бог привел вечеренку отслушать.
Пора домой, а там и на покой.
Теплынь какую господи дает!
Ведь скоро и Покров на двор.
Иной год о эту пору снежок уж порошит,
А нынче бабье лето затянулось,
И то сказать, ведь пар костей не ломит.
Тепло-то не ко времени бы словно.
Вот журавли летят! А говорят,
Что коль полет их будет на Евмена,
То к Покрову… опричина идет!
В глубине сцены, направляясь к дому Гвоздева-Ростовского, показываются опричники. Толпа стихает, многие снимают шапки и кланяются.
ОПРИЧНИКИ.
Всех, кажись, оповестили к князю Гвоздеву сбираться.
А стемнеет, от него мы на коней, и в путь дорогу.
Точно кречеты лихие, мы на вотчину нагрянем,
И ни спуска, ни пощады никому от нас не будет.
На изменника, признаться, долго, долго зубы мы точили.
А теперь держися! (Проходят в дом князя.)
НАРОД (глядя вслед опричникам).
Сбираются!
Кому-то плохо будет, несчастному! Не сносить головы!
Зовут себя царевыми слугами, а хуже псов!
Потише вы! Смотрите!
Давайте лучше говорить про царскую про свадьбу.
Что девок свезено! Когда ж смотры-то будут?
А девок, бают, сорок сороков.
Вот тут и выбирай! И выберет, не бойсь!
Не промахнется наш кормилец; глазок-то у него соколий. Верно!
(Из калитки дома Бомелия выходят два молодых парня. Парням.)
Аль к немцу за лекарствами ходили?
ПАРЕНЬ. Ходили, ну так что ж?
НАРОД (прислушиваясь).
Неужто к немцу? А то же, что грешно. Ведь он поганый! Ведь нехристь он!
(Другая группа, подходя.) Кто? Немец?
(Первая группа, отвечая.)
Басурман! Допреж того, как с ним начать якшаться, крест надо снять.
Ведь он колдун! Дружит с нечистым! Избави, господи, избави!
А что он дал?
ПАРЕНЬ. Да дал травы.
НАРОД. Наговорная, бросьте!
ПАРЕНЬ. (смутившись.) Мы ничего,.. пожалуй, бросим.
(Бросает сверток.)
НАРОД.
Так-то! И больше к немцу лучше не ходите: того гляди опутает лукавый.
Ну, мы пошли. Пора и нам. Поди-ка дома ждут. Пока. Прощайте.
Расходятся. Сцена пустеет. Марфа, Дуняша и Петровна выходят из монастыря.
ПЕТРОВНА. Ишь вечер-то какой! Как-будто, лето.
ДУНЯША. Не хочется и в горницу идти.
МАРФА.
Поди-ка скоро тятенька вернется. Давай его, Дуняша, подождем мы здесь на лавочке.
ДУНЯША. Пожалуй,
ПЕТРОВНА. Ну, посидите здесь, а я пойду. (Уходит.)
МАРФА. Ты не видала Ваню?
ДУНЯША. Где же видеть? Я у тебя гощу вторые сутки.
МАРФА. Да, я и забыла, ведь вчера он не был.
ДУНЯША.
Вот говорят-то правду, что невесту сейчас узнаешь: только и речей, что про милого друга.
МАРФА.
Смейся, смейся! Придет твоя пора, сама полюбишь. А мне Ванюшу грех и не любить, мы с измала друг к другу привыкали.
ДУНЯША. Так стало вы давно знакомы?
МАРФА.
С детства. В Новгороде мы рядом с Ваней жили.
У них был сад такой большой, тенистый.
Как теперь гляжу на зеленый сад, где с милым дружком мы резвилися,
где из цветиков из лазоревых я ему плела венки.
И жилося нам в зеленом саду, и дышалось в нем нам привольно так.
Ах, ах! А родные все на нас глядючи, улыбаючись, утешаючись
говорили нам:
по всему видать, что вас парочка,
что златы венцы для вас скованы.
Сколько ясных дней привели мы в нем,
каждый кустик нам головой кивал,
дерева то все с тихой ласкою дивовалися на нас.
И жилося нам в зеленом саду,
и дышалось в нем нам привольно так.
Целый божий день мы с ним бегали, веселилися, забавлялися.
Тут помер старый Лыков, а Ванюшу к себе взял дядя, нарвский воевода.
Так мы и не видались долго, долго.
Тут слух прошел, что царь услал Ванюшу в чужие земли.
Как мне было горько, наплакалась я вдоволь.
Слава богу, что понапрасну.
Нынешней весною в слободу приехали, и с Ваней опять свел бог.
ДУНЯША. Ты чай и не узнала?
Марфа не отвечает и смотрит в глубину сцены, где в это время, показываются два знатных вершника. Выразительный облик первого из них, закутанного в богатый охабень, дает узнать в нем Ивана Васильевича Грозного; второй вершник, с метлою и собачьей головой у седла, – один из приближенных к царю опричников. Государь останавливает коня и молча пристально смотрит на Марфу. Она не узнает царя, но пугается и, застывает на месте, чувствуя устремленный на себя его проницательный взгляд.
МАРФА. Ах, что со мной? Застыла в сердце кровь! Дуняша!
(Про себя.) Как смотрит он! Как взгляд его угрюм!
Царь медленно удаляется.
Мне строгий взгляд его тяжелый, как камень, на душу налег.
Кто бы ни был он, но страшен мне, страшен мне угрюмый взор его.
Дуняша! Сама не своя от этих я глаз.
До греха не долго тут, сглазить может он навек.
Появляется Собакин и Лыков.
ЛЫКОВ. А у калитки кто-то уж стоит.
СОБАКИН. Я говорил тебе, Иван Сергеевич, что станет дожидаться.
ЛЫКОВ (с поклоном). Здравствуй, Марфа Васильевна!
МАРФА (кланяется).
Иван Сергеич! (Стыдливо.)
Жених свою невесту забывает, вчера весь день и глаз не показал…
Друг мой, друг мой Ванюша, друг мой Ванюша ненаглядный свет!
Женишок ты мой, как любить, ласкать тебя стану я, да расчесывать кудри шелковы, в очи ясные, в очи ясные тебе глядючи, глядючи в очи ясные, в очи ясные.
ДУНЯША,
Хороши, хороши они, и невеста, и суженый!
Точно вешний день с зорькой утренней.
Поглядишь на них, поглядишь, залюбуешься.
Поглядишь, и от всей души, и от всей души пожелаешь им
Века долгого да счастливого, от души пожелаешь.
ЛЫКОВ.
О, когда б скорей, когда б скорей те настали дни, те настали дни!
О, когда б скорей те настали дни, счастья, радости.
Сердце бьется в груди, к тем веселым дням,
К тем веселым дням, ко тем дням порывается,
К тем денькам; и не хочет ждать да откладывать.
И не хочет ждать да откладывать, к тем денькам порывается.
СОБАКИН.
Погоди моя милая, моя милая доченька,
скоро, скоро на век твоим будет он.
Золотым кольцом обручишься с ним,
заведешь свой дом, заведешь свое гнездышко.
Заживешь в любви и согласии заживешь.
Ну что ж, просите дорогого гостя в избу войти. Какая есть вишневка! А стол накрыт?
МАРФА. Накрыт.
СОБАКИН. Покорно просим.
Уходят в калитку. Темнеет. В доме Собакина зажигают огонь. В глубине сцены, прикрытая фатою показывается Любаша. Она
медленно, оглядываясь по сторонам, крадется между домов и выходит на авансцену
.
ЛЮБАША.
Разведала! Так вот гнездо голубки?..
Посмотрим на красавицу твою.
(Подходит к дому Собакина. Смотрит в окно.)
Да… недурна… румяна и бела, и глазки с поволокой…
Это Марфа? Мне про нее другое говорили.
От сердца отлегло: разлюбит скоро Григорий эту девочку!
Взгляну еще… А это кто?.. Их две! Это кто?..
(Отбегает от дома.)
Вот, вот она Любашина злодейка, черноволосая, с собольей бровью!
0х, хороша. Не чудится ли мне? (Подходит к окну.)
Не чудится. Какая красота! Глаза какие! Этой не разлюбит.
Зато и я ее не пощажу. Как голова горит! Где этот нехристь?
(Стучится к Бомелию.)
БОМЕЛИЙ (за сценой). Кто там стучится?
ЛЮБАША. Открой окно, увидишь.
БОМЕЛИЙ {открывая окно). Любаша.
ЛЮБАША. Выходи ко мне скорей.
БОМЕЛИЙ (поспешно выходя с фонарем из калитки).
Войдем ко мне, здесь холодно и сыро. (Берет Любашу за руку.)
ЛЮБАША (вырывая руку). Нет, не пойду к тебе я ни за что!
БОМЕЛИЙ.
Зачем пришла? Я рад служить. Для девушки пригожей на все, на все готов.
ЛЮБАША.
Я слышала, что ты досужий знахарь, что ведаешь недуги и лекарства. Скажи мне, можешь ли составить такое зелье чарами своими, чтоб не совсем сгубило человека, а извело бы только красоту, и то не вдруг, а понемногу? Понял?
БОМЕЛИЙ. Как не понять!
ЛЮБАША.
Такое зелье, чтоб глаза потускли;
Чтоб сбежал с лица румянец алый;
Чтоб волосок по волоску повыпал,
И высохла вся наливная грудь.
БОМЕЛИЙ.
Такое зелье есть, его, пожалуй, дам, но порошок мой дорог,
его давать опасно: как узнают, меня казнят.
ЛЮБАША. На пытке не скажу, откудова взяла.
БОМЕЛИЙ (пристально смотрит на Любашу). А очень нужно?
ЛЮБАША (подносит руку к фонарю.)
Гляди сюда, вот перстень изумрудный.
Есть у меня и ожерелье: жемчуг так радугой и отливает.
Хочешь, возьми себе. Иль мало?
БОМЕЛИЙ. Не продажный мой порошок.
ЛЮБАША. Заветный?
БОМЕЛИЙ. Да!
ЛЮБАША. А что же ты завету хочешь?
БОМЕЛИЙ. Что же? С тебя? С тебя не много.
(Схватывает ее за руку.) Один лишь поцелуй!
ЛЮБАША (вырывает руку).
Что, немец? Ты умом рехнулся?
Прощай, коли не хочешь; я найду другого, посговорчивей.
(Перебегает на другую сторону улицы; Бомелий бежит за нею.)
Не трогай! Я закричу.
БОМЕЛИЙ. Не трону, только завтра все расскажу боярину Грязному.
ЛЮБАША (про себя).
Сам бес тебя, проклятый, наущает!
Тебе я верно мало посулила.
Возьми с меня последнюю тряпицу, сам цену положи твоей заслуге, я выплачу, я в кабалу пойду. Ну, говори!
БОМЕЛИЙ.
Люби меня, люби, люби меня Любаша!
Люби меня, люби, красавица не бойся!
ЛЮБАША. Смеется… О, заплатишь же ты мне за этот смех!
(Помелию.) Ступай готовить зелье. Я покупаю. Слышишь?
Я согласна. Я… постараюсь полюбить тебя.
(Бомелий опрометью убегает в свой дом.)
ЛЮБАША.
Вот до чего я дожила…
Григорий, господь тебя осудит, осудит за меня.
Она меня красивей, и косы длинней моих.
Да все ли тут еще?
Да любит ли его она, да любит ли, как я люблю?
Сейчас с другим смеялась…
Не любит, нет, не любит.
Не любит, нет, не любит!
Из калитки выходят Лыков и Собакин.
СОБАКИН. Приходи же завтра и Грязного приводи.
ЛЫКОВ (кланяясь). Придем, придем.
СОБАКИН. Ну, добрый путь тебе! (Лыков уходит. Собакин возвращается домой.)
ЛЮБАША (выступая}.
Ушли! Так здесь Григорий завтра будет? Что ж этот окаянный не идет?
Бомелий выходит из своей калитки и крадется к Любаше.
БОМЕЛИЙ. Ты здесь?
ЛЮБАША. Принес ли зелье?
БОМЕЛИЙ. На, готово.
ЛЮБАША.
Давай сюда. (Бомелий дает ей порошок.) Но если ты обманешь?
БОМЕЛИЙ. Нет, я тебя обманывать не стану; а ты меня?
ЛЮБАША.
И я не обману. (Оборачивается к дому Собакиных.)
Ты на меня, красавица, не сетуй!
Купила я красу твою, купила; но заплатила дорого… позором!
(Бомелию.) Тащи меня в свою конуру, немец!
Бомелий быстро увлекает ее к себе.
ОПРИЧНИКИ (за сценой).
То не соколы в поднебесье слетались,
На потеху добры молодцы сбирались,
Во чистое они поле выезжали,
Ретиво свое сердечко потешали.
Дверь дома Гвоздева-Ростовского распахивается настежь, на крыльце появляется пьяная ватага опричников. Из-за угла выбегают слуги с фонарями, подводят коней.
Во чистом поле они зверье травили,
Супротивников конем они давили.
Никому-то нет от молодцев защиты,
Все их вороги кругом лежат побиты.
Такова живет у молодцев расправа,
За расправу ль эту до веку им слава!
До веку им слава!
Опричники трогаются в путь.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
«ДРУЖКО».
Горница в доме Собакина. Направо три красные окна; налево в углу изразцовая печь; подле нее, ближе к авансцене, сенная дверь. На заднем плане посредине дверь; на правой стороне стол перед лавкою; на левой у самой двери поставец. Под окнами широкая лавка. Собакин, Лыков и. Грязной сидят на лавке у стола.
СОБАКИН.
Что господа гневить, Иван Сергеич, семейка нас изрядная!
Ведь дома-то с полдюжины осталось молодцов. Что господа гневить!
Бывало я всегда за стол садился сам-двенадцать, ребят вот поженил, так стало меньше.
ЛЫКОВ.
Когда же дочь-то ты пристроишь к месту?
Пора бы нам, названный тесть, веселым пирком, да и за свадебку.
СОБАКИН.
Пора бы. Да, вишь, покамест не до свадьбы.
Намедни государь приговорил смотреть всех девок, что сюда свезены.
Мою Марфушу тоже прописали…
ЛЫКОВ. Ее зачем?
СОБАКИН.
Дуняшу тоже. Всех-то было девок две тысячи, а нынче вот пошло на перечет двенадцать. (Грязной встает из-за стола.) Что с тобой, боярин?
ГРЯЗНОЙ. Нет… должно быть так… пройдет.
СОБАКИН. Иван Сергеич, полно, полно, не кручинься!
ЛЫКОВ. Женюсь ли, нет ли, то весть бог.
СОБАКИН. Могу ли я нарушить слово?
ЛЫКОВ. А сердце чует: быть беде.
СОБАКИН. Я сам бы рад покончить дело.
ЛЫКОВ. Ее люблю я больше жизни.
СОБАКИН. Мы обождать должны маленько.
ЛЫКОВ.
Мне без нее прожить не долго, промаяться на свете.
Но как же быть мне и что же делать? Ведь я слуга царю и государю.
ГРЯЗНОЙ.
Застыла кровь… что если вдруг! Но нет, того не может быть.
Ведь не одна ж она, ведь их двенадцать.
Бог даст, избудем мы беду.
А зелье поможет Марфе суженого выбрать.
СОБАКИН.
Ты не тужи, найдутся лучше Марфы.
Вот государь всех девок пересмотрит, тогда и мы свою сыграем свадьбу.
ГРЯЗНОЙ (подходя к Собакину) А я уж сам и в дружки назвался.
ЛЫКОВ. Коль быть чему, того уж не минуешь.
СОБАКИН.
Нет, нет, Иван Сергеич, не грусти, и попусту, дружок, не убивайся.
Ведь дружко есть у нас, приданое давно готово.
ГРЯЗНОЙ. Разве в дружки не позовешь?
ЛЫКОВ. Боярин, в чести этой мне едва ли откажешь ты.
СОБАКИН. За свахами теперь, кажись, не станет дело, за короваем тож.
ГРЯЗНОЙ. Спасибо друг! Собакин
СОБАКИН (вставая.)
Ну-ка я Петровне велю медку из погреба достать.
Тем временем Марфуша подойдет с Дуняшей, да с Сабуровою Домной Ивановной.
(Уходит в среднюю дверь.)
ЛЫКОВ.
Скажи, боярин, если б, как я, ты был просватан и невесту свою любил, как я, ты что бы сделал?
ГРЯЗНОЙ.
Что сделал бы? Пускай во всем господня будет воля!
Не наложить же руки на себя.
Ведь я и сам взлюбил твою невесту и сватался, да получил отказ.
Так что ж тут делать? Разве девок мало?
Не эта, так другая, все равно.
Я сам еще к вам в дружки набиваюсь,
и мне же любо ваше милованье.
Пошли, господь, совет вам да любовь!
Входит Собакин со стопой меда и чарками.
СОБАКИН.
А вот и мед и чарочки. Прикушай, боярин. Ваня, прихлебни, голубчик. Никак они? Калиткой кто-то хлопнул.
Входит Домна Ивановна Сабурова.
Они и есть! Ну что, какие вести?
САБУРОВА. Ах, батюшка! Дай дух перевести!
СОБАКИН. А где же девки?
САБУРОВА.
Да пошли в светлицу снять охабни.
Вот, батюшка Василий Степанович, мне радость-то какую послал господь!
Ты знаешь ли, кормилец, ведь государь с Дуняшей говорил.
СОБАКИН. Нет! Расскажи-ка.
САБУРОВА.
Вот, батюшка, впустили нас в хоромы, поставили всех девок вряд.
СОБАКИН. И наших?
САБУРОВА.
И наши тут же. Дуня-то стояла так, с краешка. Марфуша-то подальше.
Ну уж и девки! Нечего сказать; все на подбор, одна другой красивей.
И как же все разряжены! Чего уж тут не было!
И бархат, и атлас. Что жемчуг на Колтовской одной!
Сгодя маленько, ан идут бояре. «Царь, царь идет!»
Мы наземь повалились, а как уж встали, видим: царь идет, а с ним царевич. Кругом бояре. Как взглянет государь, что ясный сокол, в хоромах словно посветлело. Вот мимо раз прошел, другой и третий, с Колтовской шутить изволил, что жемчуг ей чай руки оттянул. Спросил Дуняшу, чья она такая, откудова, который ей годок? Распрашивал, а сам все улыбался. А на твою-то посмотрел так зорко.
Дуняша-то сначала заробела и шопотом бормочет про себя; а он все с лаской, да с улыбкой. Гляжу, совсем оправилася девка: и говорит, и, почитай, смеется; глазенки так и светятся, вся раскраснелась моя ясочка, сама, ну маков цвет, алеет, да и полно.
СОБАКИН. Так стало быть не. кончены смотры?
САБУРОВА. Не знаю уж, кормилец, мой, не знаю.
СОБАКИН.
А что и впрямь, как знать?
Ты вот у нас, а к твоему хозяину, быть может, пришли бояре с царским словом. А?
САБУРОВА.
Шути, шути! А если б довелося, пришел бы сам с поклоном.
Пойти пугнуть мне девок: заболтались. (Уходит.)
СОБАКИН. Пойду и я, велю кой-что повынуть. (Уходит.)
В горнице начинает темнеть. Грязной в задумчивости садится у стола.
ЛЫКОВ.
Неужели Дуняша? Быть не может! Ужель господь мне Марфу сохранил?
Ужель могу назвать теперь без страха мою голубку милою супругой?
Туча ненастная мимо промчалася,
Мне возвратили тебя, ненаглядная,
Доля счастливая снова нас ждет.
Стану тебя я, и холить, и нежить,
Стану лелеять голубку мою.
Теплой заботою, лаской любовною
Будем друг другу мы жизнь услаждать.
Как я боялся-то, как я тревожился!
Но, слава богу, теперь отлегло.
Мимо промчалася туча ненастная,
Солнышко снова над нами взошло,
Солнышко снова над нами взошло.
ГРЯЗНОЙ.
Ведь я же говорил тебе: не надо заранее тужить и горевать;
теперь и сам ты видишь, что на свадьбе у тебя мне быть хмельному.
Погоди же, вот дай войти сюда твоей невесте, я нынче же поздравлю вас.
А кстати и мед здесь есть.
ЛЫКОВ. Налей, налей, боярин.
ГРЯЗНОЙ. Вишь как темно…
ЛЫКОВ. Ты отойди к окну.
ГРЯЗНОЙ.
И то! (Отходит к окну. Наливает и ставит на стол.)
Ну вот и женихова чарка. Теперь невесте.
Берет другую чарку, отходит к окну и, повернувшись спиною к Лыкову, поспешно сыплет в чарку порошок, который был у него за пазухою. Затем он наливает меда, ставит чарку на поднос.
Вот и все готово.
Входит Собакин, со свечами; за ним Марфа, Дуняша, Сабурова и девушки из прислуги Собакиных. По знаку Грязного Лыков подходит к Марфе и становится рядом с нею; Грязной. подносит им чарки на подносе.
ГРЯЗНОЙ.
Побольше жениху.
(Лыков берет чарку и кланяется}.
Поменее невесте!
(Марфа отпивает немного, ставит чарку на поднос и кланяется.)
Как исстари ведется, всю до дна.
(Марфа допивает и кланяется. Петровна обносит всех медом.)
Дай бог, чтоб дом у вас всегда был чашей полной, чтоб полон был всегда казною золотой.
МАРФА И ЛЫКОВ (с поклоном}.
Благодарим тебя за ласковое слово. Пошли господь тебе счастливый, долгий век!
САБУРОВА, СОБАКИН, ДУНЯША, ГРЯЗНОЙ.
Совет вам да любовь, в согласьи век прожить.
Дай бог вам долгий век, дай бог счастливый век,
В совете да в любви, дай бог вам ясных дней, счастливых дней!
Совет да любовь!
МАРФА. Благодарим за ласку всех, спасибо вам!
ЛЫКОВ. Спасибо вам, благодарим за ласку всех!
ХОР. (девушки.)
Будь здоров Иван свет Сергеевич,
Со невестою своею красною!
Век вам жить в любви, в счастьи, в радости,
Ото всех людей в чести, почести!
САБУРОВА.
Повеличать бы нам с невестой жениха.
(Девушкам.)
Сама я запою, а вы мне подтяните.
(Запевает.)
Как летал сокол по поднебесью,
Как летал удалой по широкому.
ХОР.
Увидал сокол из поднебесья,
Увидал удалой лебедь белую.
Опускался сокол да ко лебеди,
Он садился рядком да на бережке,
Обнимал удалой ее крылышком,
Часты перышки ей разглаживал.
САБУРОВА, ДУНЯША.
Обнимал ее крылышком.
Не сокол то был, добрый молодец.
Иван молодец свет Сергеевич.
ХОР.
Увидал то он лебедь белую,
Увидал свет Марфу Васильевну,
Приходил он к ней на широкий двор,
Он садился с ней на крылечушко.
Говорил он ей слова ласковы,
Покорил удалой сердце девичье…
САБУРОВА и ДУНЯША.
Говорил ей слова ласковы…
ПЕТРОВНА (вбегает).
К тебе идут бояре с царским словом.
СОБАКИН.
Ко мне? Да ты рехнулась? Петровна. Не рехнулась! Ступай встречать… Чу! Вот они. В Сенях!
Входит Малюта с доярами; Сорокин и прочие кланяются в пояс},
МАЛЮТА.
Василий! Наш великий государь, царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси пожаловал тебя, велел сказать тебе. {Собакин становится на
колени.) Веленьем божьим, молитвами родителей моих изволил бог мне ныне сочетаться законным браком и в супруги понять твою Васильеву дочь Марфу.
Все поражены; Собакин кланяется в землю.
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
„НЕВЕСТА»
Проходная палата в царском тереме. В глубине против зрителей дверь в царевнины покои. Налево, на первом плане, дверь в сени. 0кна с позолоченными решетками. Палата обита красным сукном; лавки с узорочными полавочниками. Впереди, с правой стороны, парчевое „место» царевны. С потолка на позолоченной цепи спускается хрустальное паникадило. Собакин стоит неподалеку от царевнина „места», в раздумье опустив голову.
СОБАКИН.
Забылася… авось полегче будет. Страдалица!
Так вот какое горе послал господь мне за грехи.
Не думал, не гадал я: дочь царевна, я сам боярин, сыновья бояре; чего ж еще? Во сне то даже счастье, счастье такое не приснится никому. А тут иное! Где б веселиться, а ты горюй, на дочь свою бедняжку глядя, и сердце надрывай, помочь не зная чем.
САБУРОВА (входит, из покоев царевны).
Ты не грусти. Бог милостив, царевна поправится. Ну, дело молодое, так что-нибудь.
СОБАКИН.
Нет, видно, что не так.
Ей не с чего, кажись бы, вдруг свернуться, а люди добрые нашлись видно.
СЕННАЯ ДЕВУШКА. (вбегает.)
Боярыня! Царевна пробудилась. (Уходит.)
САБУРОВА. Сейчас, Сейчас. (Вбегает царский истопник.)
ИСТОПНИК. Боярин с царским словом! (Уходит.)
САБУРОВА. Пойти скорее доложить царевне. (Уходит.)
ГРЯЗНОЙ. Большой поклон боярину Василью Степанычу!
СОБАКИН (откланиваясь.) Поклон тебе, боярин!
ГРЯЗНОЙ.
Великий государь меня холопа прислал с докладом к дочери твоей, а нашей государыне царевне, что лиходей ее во всем сознался, и государев чужеземный лекарь берется излечить ее недуг.
СОБАКИН. А кто же лиходей?
ГРЯЗНОЙ.
Я говорю, что мне указано. Ступай же, доложи. (Собакин уходит.)
Она больна и плачет и горюет. Примета есть, что то недуг любовный…
Не смею вымолвить… одно лишь знаю:
за то, чтоб раз еще взглянуть на Марфу,
я по локоть отсечь себе дам руку.
Марфа выбегает бледная, встревоженная, летник ее в беспорядке, волосы растрепаны, на голову небрежно накинут золотой венец. Сабурова, Дуняша, сенные девушки стараются удержать ее.
САБУРОВА И ХОР СЕННЫХ ДЕВУШЕК.
Опомнись, государыня царевна!
Напрасно беспокоиться изволишь, идешь к боярину.
Ему не след бы увидеть очи ясные твои.
МАРФА.
Пустите! Пустите! (Вырывается от них и садится на „место».)
Боярин, подойди, я слушаю.
ГРЯЗНОЙ.
Великий государь, царь и великий князь Иван Васильевич меня прислать с поклоном соизволил и о здоровьи наказал спросить.
МАРФА (встает}.
Да я здорова, я совсем здорова! Я слышала: сказали государю, что будто бы испортили меня. Все это ложь и выдумка!
Из сеней входит Малюта с несколькими боярами и останавливается у двери.
ГРЯЗНОЙ.
Дозволь держать другую речь.
(Марфа наклоняет голову в знак согласия и беспокоим взглядывает на Грязного.) Ивашко Лыков покаялся в намереньи бесовском тебя поганым зельем извести, а государь велел его казнить; и сам я недостойною рукою злодею прямо в сердце угодил. (Кланяется.)
МАРФА. Ах! (Вскрикивает и падает без чувств; общее смятение.)
ГРЯЗНОЙ. Что с ней?
САБУРОВА, ДУНЯША И СОБАКИН. Опять припадок, как намедни.
ХОР. Загублена страдалица царевна!
ДУНЯША. Нет, не верится нам.
САБУРОВА. То не Лыков Иван.
ДУНЯША И САБУРОВА.
Иные нашлися, злодеи лихие, чья рука поднялася без страха,
не дрогнув, на дело такое? Кто взял на душу грех?
Бедняжку безбожник зельем злым напоил,
иль заклятьем сгубил; задаром погибла.
СОБАКИН.
Не может быть того, чтоб Ваня грех свершил! То лихой оговор!
Или под пыткой злой оклеветал себя? Не стерпел тяжких мук?
Но кто же, чья рука поднялась? Сгубили дочку, сгубили жизнь!
ХОР.
Нельзя без слез смотреть на бедную.
Кровинки нет в лице, закрыты очи, не дышат помертвелые уста.
ГРЯЗНОЙ.
То белый цветик скошенный лежит,
иль пташка то с подстреленным крылом, бедняжка?
Неужто я виной, и мой тот грех?
МАЛЮТА. Царь Иван, несчастлив ты, нет тебе на жен удачи.
ХОР. Загублена страдалица царевна!
Марфа приходит в себя.
САБУРОВА, ДУНЯША И ГРЯЗНОЙ. Никак она очнулась!
СОБАКИН. Очнулась!
МАРФА. (Грязному.)
Ах, что со мной? Ты жив Иван Сергеич? Ах, ах, Ваня, Ваня!
Что за сны бывают! За пяльцами мне вдруг вздремнулось, и снилось мне, что я царевна.
ГРЯЗНОЙ. Опомнись, государыня царевна!
МАРФА. Что царь меня в невесты выбрал, что разлучили нас с тобою.
СОБАКИН. Молчи, молчи! Не поперечь, боярин!
САБУРОВА. Опомнится, ведь милостив господь.
ДУНЯША. Ведь милостив господь.
МАРФА.
Сказали будто мне: царевна! Жених твой прежний лиходей.
Его теперь за то и судят, что извести тебя хотел.
Что было тут, как грудь мне жгло, как страшно в голову стучало!
Как я во сне не умерла!
ГРЯЗНОЙ.
Нет сил снести! Так вот недуг любовный!
Обманул ты меня, обманул басурман!
ГРЯЗНОЙ. Но разведаюсь я с лиходеем моим.
МАЛЮТА. Нет, едва ли свадьбу с ней нам играть.
ГРЯЗНОЙ.
Ой ли? Грязной тебя еще потешит.
Бояре! Я… я грешник окаянный!
Я Лыкова оклеветал напрасно,
я погубил невесту государя! (Общее изумление.)
МАЛЮТА Григорий, что ты, что ты? Бог с тобой!
ХОР. (бояре) Опомнися! Ведь сам себя ты губишь.
МАРФА (Грязному}.
Ты говоришь, что снам не надо верить. Да сон то не простой?
ГРЯЗНОЙ.
Страдалица! И я тебя сгубил, и сам еще, и сам поднес тебе отраву.
МАЛЮТА. Безумный, что ты сделал!
ГРЯЗНОЙ.
Да, безумный: она давно меня с ума свела.
Но видит бог, что сам я был обманут.
Я зелья приворотного просил, приворожить к себе хотел царевну я, затем что я любил, любил ее, люблю, люблю, как буйный ветер любит волю.
САБУРОВА, ДУНЯША, СОБАКИН, МАЛЮТА И ХОР.
Молчи злодей! Ты смеешь про царевну так говорить? Скорее уведите!
МАРФА (Грязному.)
Иван Сергеич, хочешь в сад пойдем.
Какой денек, так зеленью и пахнет.
Не хочешь ли теперь меня догнать? Я побегу,
Вон прямо про дорожке… (Хлопает в ладоши.) Ну… Раз, Два, Три.
(Бежит. Останавливается.)
Ага! Ну, не догнал! А ведь совсем задохлась с непривычки.
Ах, посмотри, какой же колокольчик я сорвала лазоревый!
А правда ли, что он звенит в Ивановскую ночь?
Про эту ночь Петровна мне говорила чудеса.
Вот эта яблонька всегда в цвету…
Присесть не хочешь ли под нею?
Ох, этот сон! Ох, этот сон!…
Взгляни, вон там над головой простерлось небо, как шатер.
Как дивно бог соткал его, соткал его, что ровно бархат синий.
В краях чужих, в чужих землях такое ль небо, как у нас?
Гляди: вон там, вон там, что злат венец, есть облачко высоко.
Венцы такие ж, милый мой, на нас наденут завтра.
ГРЯЗНОЙ.
Нет, нет, не стерпеть! Веди меня, Малюта, веди, на грозный суд, веди!
Но прежде дай мне себя потешить, дай мне с немцем разведаться!
ЛЮБАША. (выбегает из толпы сенных девушек.)
Разведайся со мною! Ты про меня и позабыл, голубчик!
Подслушала я с немцем разговор твой. Себе я тоже выпросила зелья.
Ты за свое отсыпал денег много, я за свое дешевле заплатила.
Но зелье-то мое хитрей немного будет, с него как раз зачахнет человек.
ГРЯЗНОЙ. Что ты сказала?
ЛЮБАША.
Человек зачахнет, потом умрет.
Я зелье подменила, а ты его моей разлучнице поднес.
МАРФА. Иван Сергеич, с кем это Дуняша разговорилась?
ЛЮБАША. Слышишь? Зовет!
ГРЯЗНОЙ (хватаясь за нож.) Проклятая!
ЛЮБАША.
Ну чтож, убей скорей!
Ведь знаешь сам, ты загубил мне душу, ни слез моих, ни просьб не пожалел. Губи же вдосталь! Режь меня, разбойник!
ГРЯЗНОЙ. Так на ж тебе! (Ударяет ее ножом.)
ЛЮБАША (опускаясь -на землю). Спасибо! Прямо в сердце!.. (Умирает.)
МАЛЮТА (наклоняясь над Любашей). Бедняжечка!
САБУРОВА И ДУНЯША. Батюшки, зарезал!
МАЛЮТА. И Грише конец приходит.
СОБАКИН И ХОР. Зарезал! Скрутите руки!
Опричники и бояре бросается к Грязному.
Понравилось это.
Лев Александрович Мей
Царская невеста
Драма в четырех действиях
(Действующие лица):
(Василий Степанович Собакин), новгородский купец.
Его дети: (Марфа)
Опричники: (Григорий Григорьевич Грязн"ой)
(Василий Григорьевоч Грязн"ой)
(Князь Михаил Темгрюкович)
(Малюта Григорьевич Скуратов)
(Князь Иван Гвоздев - Ростовский)
(Боярин [Михаил Матвеевич] Лыков), нарвский воевода.
(Боярин Иван Сергеевич Лыков), его племянник.
(Елисей Бомелий), царский лекарь.
(Домна Ивановна Сабурова), купеческая жена.
(Дуняша), ее дочь.
(Петровна), работница Собакиных.
(Кум Савелий).
(Кум Парфен).
(Истопник).
(Сенная девушка).
Опричники, песенники, плясуньи, слуги, бояре, боярыни.
Действие происходит в Александровской слободе в 1572 году.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Пирушка
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Явление первое
Кн. Иван Гвоздев - Ростовский
Так хороша?.. А кто она такая?
Гр. Грязной
Собакина, купеческая дочь…
Кн. Гвоздев - Ростовский
Постой, постой! Да не ее ль отец
Из Новгорода в слободу приехал
С заморскими товарами?
Гр. Грязной
Он самый.
Кн. Гводев - Ростовский
Дом на углу, у церкви? Знаю, знаю:
У старика - то я вчера купил
Себе парчи узорчатой на ферязь…
Зачем он дочь сюда привез с собою?
Гр. Грязной
Зачем?.. Ты знаешь, государь велел
Со всех концов и городов красавиц
Свезти сюда; и лучшую из них
Себе в супруги выбрать хочет?
Кн. Гвоздев - Ростовский
Гр. Грязной
И веришь ли, мой друг, любезный Ваня?
Мне кажется, что лучше Марфы нет,
Что на роду ей суждено царицей,
А не простой боярынею быть…
Кн. Гвоздев - Ростовский
Тебе во всем поверю я, Григорий!
А вот своим глазам так я не верю…
Гр. Грязной
Кн. Гвоздев - Ростовсий
Да так… Гляжу я на себя:
Куда ты изменился, Гриша!.. Право:
Бывало, мы, чуть девица по сердцу,
Нагрянем ночью, дверь с крюка сорвали,
Красавицу на тройку - и пошел!
А нынче мы болтаем, словно бабы…
Что тут дремать? Друзья - как раз - помогут
Гр. Грязной
Нет, князь! К чему насилие… Не прихоть,
Любовь крушит мне душу, да и Марфа
Скорей наложит руки на себя,
Чем даст себя в обиду… Слушай, князь:
Я честию хотел покончить дело:
К Собакину сватов я засылал.
Кн. Гвоздев - Ростовский
Ну, что ж?
Гр. Грязной
Велел сказать мне наотрез:
"Благодарим боярина за ласку,
А дочь свою я обручил другому".
Кн. Гвоздев - Ростовский
Кому ж другому?
Гр. Грязной
Лыкову Ивану.
Кн. Гвоздев - Ростовский
Да ты бы сам с отцом поговорил.
Гр. Грязной
Я говорил, так он поет другое:
"Мы с дядей нареченного, Михайлой
Матвеичем, уж дело порешили".
Кн. Гвоздев - Ростовский
А молодой - то Лыков - хоть куда!
Такой красивый, говорит так складно:
Недаром был он два года у немцев.
Гр. Грязной
Не говори мне про него… Сегодня,
Скрепивши сердце, звал его я с дядей
Откушать хлеба - соли: погляжу,
Какой он басурманщины набрался?
Чай, то - то он невесте нагородит,
Проклятый!
Кн. Гвоздев - Ростовский
Эй! послушайся меня:
Возьмем силком - и поминай, как звали!
Гр. Грязной
Нет, не хочу…
А Лыкову Ивашке
Не обходить кругом налоя с Марфой!
Кн. Гвоздев - Ростовский
Да что ж ты хочешь делать?
Гр. Грязной
Сам не знаю…
А жаль мне, что ты Марфы не видал:
Ты знаешь толк…
Кн. Гвоздев - Ростовский
Да кто его не знает?
На что уж немец - Елисей Бомелий -
И тот смекает! Встретились намедни,
Он и давай хвалить твою Любашу:
"У твоего приятель шлявна девка!… "
Да, к слову молвить. Разве ты Любашу
Уж разлюбил?.. А кажется, что девки
Такой искать - нескоро и отыщешь:
Поет, что птичка; брови колесом,
Глаза, как искры, и коса до пяток.
Гр. Грязной
Она мне надоела…
Кн. Гвоздев - Ростовский
Что так скоро?
И полгода, кажися, не прошло,
Как мы ее в Кашире подцепили…
Гр. Грязной
Я не люблю ее.
Кн. Гвоздев - Ростовский
Напрасно, брат!
А впрочем, как пройдет угар, полюбишь.
Давай - ка выпьем!
Ну! Никак и гости
Идут? Кого ты звал к себе сегодня?
Гр. Грязной
Все наших же… Ну, Лыковы прийдут,
Хотел бы Калист, Марфин брат, гуляка
И балагур, хоть тотчас в скоморохи…
Прийдет Бомелий…
Кн. Гвоздев - Ростовский
Он зачем?
Гр. Грязной
Мне нужно.
СЦЕНА ВТОРАЯ
Явление 1
Гр. Грязой
Добро пожаловать!
Здорово, Гриша,
И я пришел к тебе попировать,
На старости медку хлебнуть немножко…
С собой взял князя…
Гр. Грязной
Милости прошу!
Да что же ты ко мне сегодня в рясе?
Нельзя же, брат! Я - параклисиарх.
У вас одно мирское на уме,
А мы с великим нашим государем
Вечерню слушали… Теперь, пожалуй,
Разоблачусь и я…
Вот это дело:
Мы с князем шли к тебе, да и продрогли.
Ну, будь здоров!
Гр. Грязной
Благодарю, Малюта.
Явление 2
Гр. Грязной
Прошу покорно, гости дорогие!
Брат, здорово!
Здравствуй, Калист!
Благодарю тебя за честь, Бомелий!
Спасибо вам, что вспомнили меня.
Ну, дорогие гости! За трапезу
Прошу садиться… Только не взыщите:
Чем бог послал…
Мы лаской будем сыты.
А старая пословица гласит,
Что слаще меду ласковое слово.
Гр. Грязной
Другая поговорка есть, боярин,
Что баснями не кормят соловья…
Прошу покорно!
Расскажи - ка нам,
Как в Нарве воеводствуешь, боярин!
Да, слава богу, у меня все тихо:
Магистр и немцы, словно барсуки,
Сидят в норах и выглянуть не смеют.
За ум взялись, а то куда сварливы!
Ты, молодец, на немцев насмотрелся:
Что, как у них там за морем живут?
Ив. Лыков
Как и везде: где хорошо, где худо.
Неправда! Очень, очень хорошо!
Кн. Гвоздев - Ростовский
Зачем же вы к нам жалуете в гости?
Ты знаешь: от добра добра не ищут!
За нами шлет великий государь,
Чтоб вас учить.
Кн. Гвоздев - Ростовский
Ну да! Вы научили,
Как вашу ж братью нужно колотить:
Спасибо и на том!
А .А. Соловцов, «Книга о русской опере» (1960 г.):
«Царская невеста» – бытовая лирическая драма. Завязка драмы – сложное сплетение любовных чувств и человеческих отношений. Купеческая дочь Марфа Собакина – невеста боярина Ивана Лыкова. Как будто ничто не омрачает счастья любящих друг друга молодых людей. Однако судьба готовит им тяжкие испытания и гибель. Опричник Григорий Грязной, сватавший Марфу и получивший отказ, не теряет надежды добиться любви девушки с помощью колдовского зелья, приготовленного царским лекарем Бомелием. Возлюбленная Григория Любаша подслушала разговор его с Бомелием и решила отомстить сопернице. От того же Бомелия она получила медленно действующий яд и подменила им «приворотное зелье». <...> И другая беда ждет Марфу. В день помолвки ее с Лыковым в царском тереме происходили смотрины: царь выбирал невесту. <...> Неожиданно появляются бояре с «царским словом». Малюта Скуратов объявляет царскую волю: Грозный избрал своей невестой Марфу. <...>
Композитор Георгий Свиридов об Александре Ведерникове: «Для него петь значит раскрывать самую суть музыкального образа. На мой взгляд, Ведерников обладает исключительно чутким и острым пониманием русской национальной стихии в музыкальном искусстве. Поэтому так естественно звучат у него народные русские песни. Он поражает мощью и эпическим размахом в партиях русского классического репертуара. В то же время достаточно услышать, как он поет Шумана или Себастьяна Баха, чтобы убедиться в том, что ему внутренне близок и мир музыки великих немецких композиторов. Бас певца богат тембровыми оттенками, теплый и выразительный, мужественный и какой-то особенно задушевный».
«История создания оперы «Царская невеста»
В.Ф. Никонов, журнал «Вопросы истории» (1965 г.):
«Царская невеста» – одна из самых проникновенных опер Н.А. Римского-Корсакова. Он написал ее на сюжет «Царской невесты» Л.А. Мея. После «Псковитянки» (написанной тем же драматургом) Римский-Корсаков вновь обратился к эпохе Ивана Грозного, но уже под другим углом зрения. <...> И хотя в основе сюжета лежала реальная история попытки третьей женитьбы царя и скорая смерть его невесты Марфы Собакиной, сам Иван Грозный появлялся на сцене только один раз, да и то как лицо без речей. Центром сюжета стал любовный узел, который, как петлей, стянул всех. За либретто взялся И.Ф. Тюменев, знаток литературы и старины, бывший ученик Римского-Корсакова и его друг.
В создании «Царской невесты» композитор шел новыми путями. Он обратился к широкой мелодии, к тому, что он называл «истинной вокальной музыкой». <...> Каждая ария – это характер, судьба, это развернутая панорама личной драмы. В отличие от прежних опер в «Царской невесте» есть не только дуэты, но и трио, квартеты и даже секстет. Сам композитор полагал, что по певучести и изяществу самостоятельного голосоведения со времен Глинки подобных оперных ансамблей еще не было. <...>.
Партия Марфы писалась в расчете на Забелу-Врубель, голосом которой Римский-Корсаков был очарован с давних пор. <...> Первая постановка оперы состоялась 22 октября 1899 года (в частной опере Саввы Мамонтова. – Прим. ред.), и ее успех превзошел даже триумф «Садко». Трагичная и светлая одновременно опера «Царская невеста», время ее написания и постановки, стали одним из самых счастливых моментов в нелегкой творческой судьбе великого русского композитора Николая Андреевича Римского-Корсакова». <...>
На либретто композитора и И.Тюменева по одноименной драме Л.Мея.
Действующие лица:
ВАСИЛИЙ СТЕПАНОВИЧ СОБАКИН, новгородский купец (бас)
МАРФА, его дочь (сопрано)
опричники:
ГРИГОРИЙ ГРИГОРЬЕВИЧ ГРЯЗНОЙ (баритон)
ГРИГОРИЙ ЛУКИАНОВИЧ МАЛЮТА СКУРАТОВ (бас)
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ ЛЫКОВ, боярин (тенор)
ЛЮБАША (меццо-сопрано)
ЕЛИСЕЙ БОМЕЛИЙ, царский лекарь (тенор)
ДОМНА ИВАНОВНА САБУРОВА, купеческая жена (сопрано)
ДУНЯША, ее дочь, подруга Марфы (контральто)
ПЕТРОВНА, ключница Собакиных (меццо-сопрано)
ЦАРСКИЙ ИСТОПНИК (бас)
СЕННАЯ ДЕВУШКА (меццо-сопрано)
МОЛОДОЙ ПАРЕНЬ (тенор)
ЦАРЬ ИОАНН ВАСИЛЬЕВИЧ (без слов)
ЗНАТНЫЙ ВЕРШНИК
ОПРИЧНИКИ, БОЯРЕ И БОЯРЫНИ,
ПЕСЕННИКИ И ПЕСЕННИЦЫ, ПЛЯСУНЬИ,
СЕННЫЕ ДЕВУШКИ, СЛУГИ, НАРОД.
Время действия: осень 1572 года.
Место действия: Александровская слобода.
Первое представление: Москва, 22 октября (3 нoябpя) 1899 года.
«Царская невеста» - девятая опера Н.А.Римского-Корсакова. Сюжет Л. Мея (eгo одноименная драма была написана в 1849 году) давно занимал воображение композитора (еще в 1868 году на эту пьесу Мея внимание композитора обратил Милий Балакирев; в то время Римский-Корсаков остановился - тоже по совету Балакирева - на другой драме Мея - «Псковитянка» - и написал одноименную оперу).
В основу драмы Мея положен исторический (хотя и малоизвестный) эпизод женитьбы (в третий раз) царя Ивана Грозного. Вот что рассказывает об этой истории Карамзин в своей «Истории Государства Российского»:
«Скучая вдовством хотя и не целомудренным, он (Иван Грозный. - А.М.) уже давно искал себе третьей супруги... Из всех городов свезли невест в Слободу, и знатных и незнатных, числом более двух тысяч: каждую представляли ему особенно. Сперва он выбрал 24, а после 12... долго сравнивал их в красоте, в приятностях, в уме; наконец предпочел всем Марфу Васильеву Собакину, дочь купца новгородского, в то же время избрав невесту и для своего старшего царевича, Евдокию Богданову Сабурову. Отцы счастливых красавиц из ничего сделались боярами (...) Возвысив саном, их наделили и богатством, добычею опал, имением, отнятым у древних родов княжеских и боярских. Но царская невеста занемогла, начала худеть, сохнуть: сказали, что она испорчена злодеями, ненавистниками Иоаннова семейного благополучия, и подозрение обратилось на ближних родственников цариц умерших, Анастасии и Марии (...) Не знаем всех обстоятельств: знаем только, кто и как погиб в сию пятую эпоху убийства (...) Злобный клеветник, доктор Елисей Бомелий (...) предложил царю истреблять лиходеев ядом и составлял, как уверяют, губительное зелье с таким адским искусством, что отравляемый издыхал в назначенную тираном минуту. Так Иоанн казнил одного из своих любимцев Григория Грязного, князя Ивана Гвоздева-Ростовского и многих других, признанных участниками в отравлении царской невесты или в измене, открывшей путь хану к Москве (крымскому хану Девлет-Гирею - А.М.). Между тем царь женился (28 октября 1572 гoдa) на больной Марфе, надеясь, по eгo собственным словам, спасти ее сим действием любви и доверенности к милости Божией; через шесть дней женил и сына на Евдокии, но свадебные пиры закончились похоронами: Марфа 13 ноября скончалась, быв или действительно жертвою человеческой злобы, или только несчастною виновницею казни безвинных».
Л. А. Мей интерпретировал эту историю, естественно, как художник, а не историк. Eгo драма не претендует на историческую достоверность, но рисует яркие характеры в необычайно драматичных обстоятельствах. (Притом, что Мей выводит в своей драме исторические персонажи, он, а вслед за ним и Римский-Корсаков, допустил ошибку: он называет Григория Грязного по отчеству Григорьевичем, полагая, что он был родным братом известноrо во времена Ивана Грозного опричника Василия Григорьевича Грязнoгo. В действительности отчеством нашего Грязного было Борисович, а прозвище - Большой) В опере сюжет драмы Мея не претерпел существенных изменений, а ее драматизм неизмеримо усилился гениальной музыкой.
УВЕРТЮРА
Опера начинается увертюрой. Это развернутая оркестровая пьеса, написанная в традиционной форме так называемого сонатного allegro, иными словами, построенная на двух основных темах: первая («главная» партия) говорит слушателю о предстоящих трагических событиях, вторая («побочная» партия) - светлая певучая мелодия - создает образ Марфы, еще не знающей горя, не испытавшей ударов судьбы. Особенность этой увертюры в том, что основные ее темы не появляются затем в самой опере. Обычно бывает иначе: увертюра как бы анонсирует те главные музыкальные образы, которые затем предстанут в опере; часто увертюры, хотя в операх они звучат первыми, сочиняются композиторами в последнюю очередь или, по крайней мере, когда уже окончательно выкристаллизовался музыкальный материал оперы.
ДЕЙСТВИЕ I
ПИРУШКА
Сцена 1. Большая горница в доме Григория Грязного. На заднем плане низенькая входная дверь и подле нее поставец, уставленный кубками, чарками и ковшами. На правой стороне три красных окна и против них длинный стол, накрытый скатертью; на столе свечи в высоких серебряных подсвечниках, солонки и сундук. На левой стороне дверь во внутренние покои и широкая лавка с узорным полавочником; к стене приставлена рогатина; на стене висит самострел, большой нож, разное платье и, неподалеку от двери, ближе к авансцене, медвежья шкура. По стенам и обеим сторонам стола - лавки, крытые красным сукном. Грязной, в раздумье опустив голову, стоит у окна.
Нерадостно на душе у молодого царского опричника Григория Грязного. Он впервые в жизни испытывает сильное всепоглощающее чувство любви к Марфе («С ума нейдет красавица! И рад бы забыть ее, забыть-то силы нет»). Напрасно посылал он сватов к отцу Марфы: Собакин ответил, что его дочь с детских лет предназначена в жены Ивану Лыкову (об этом мы узнаем из первого речитатива Григория Грязного). Речитатив переходит в арию «Куда ты, удаль прежняя девалась, куда умчались дни былых забав?» Он рассуждает о своих прошлых временах, о буйных поступках, но теперь все его мысли поглощены Марфой и его соперником Иваном Лыковым. В следующем за арией речитативе он грозно обещает (сам себе): «А Лыкову Ивашке не обходить кругом аналоя с Марфой!» (то есть не быть им обвенчанными). Сейчас Григорий ждет гостей, чтобы хоть с ними забыться, и в первую очередь Елисея Бомелия, который ему нужнее всех.
Сцена 2. Средняя дверь отворяется. Входит Малюта с опричниками. Григорий хлопает в ладоши, призывая слуг. Они являются и разносят кубки с медом (то есть с крепкой медовой настойкой). Малюта пьет за здоровье Грязного и кланяется ему. Входит Иван Лыков и вслед за ним Бомелий. Григорий с поклоном приветствует их и приглашает войти. Слуги подносят кубки Лыкову и Бомелию. Те выпивают.
Опричники - а это именно они пришли в гости к Грязному - благодарят хозяина за угощение (хор «Слаще меду ласковое слово»). Все садятся за стол.
Из разговоров опричников становится ясно, что Лыков вернулся от немцев, и теперь Малюта просит его рассказать, «как у них там за морем живут?» В ответ на его просьбу Лыков в своем ариозо подробно рассказывает о том, что видел диковинного у немцев («Иное все, и люди, и земля»). Ария кончена. Лыков поет хвалу государю, который, по его словам, «хочет, чтобы мы у иноземцев понаучились доброму». За царя все осушают свои бокалы.
Сцена 3. Малюта просит Грязного пригласить гусляров и певцов повеселиться. Они входят и становятся вдоль стен, гусляры занимают места на лавке с левой стороны. Звучит подблюдная песня «Слава!» (это подлинная старинная русская народная песня, сохранившая у Римского-Корсакова частично и народный текст). За песней вновь следует славословие царю. Гости опять обращаются к Лыкову и спрашивают, хвалят ли басурманы царя? Оказывается - и Лыкову «прискорбно повторять злые речи», - что за морем нашего царя считают грозным. Малюта выражает радость. «Гроза-то милость Божья; гроза гнилую сосну изломает», - иносказательно изъясняется он. Постепенно Малюта распаляется, и вот уже воинственно звучат его слова: «И вам, бояре, царь недаром к седлам метлы привязал. Мы выметем из Руси православной весь сор!» (Привязанные к седлу метла и собачья голова - это были знаки должности, состоявшей в том, чтобы выслеживать, вынюхивать и выметать измену и грызть государевых злодеев-крамольников). И снова поется и пьется здравие «отца и государя!». Некоторые из гостей встают и расходятся по горнице, другие остаются за столом. На середину выходят девушки, чтобы плясать. Исполняется пляска с хором «Яр-хмель» («Как за реченькой яр-хмель вокруг кустика вьется»).
Малюта вспоминает о Любаше, своей «крестнице», живущей у Грязного (позже выясняется, что опричники когда-то увезли ее из Каширы, причем силой отбили ее у каширцев: «Порядком шестопером я окрестил каширских горожан» - потому и прозвали ее «крестницей»). Где она, почему не идет?
Григорий приказывает позвать Любашу. На вопрос Бомелия, кто эта Любаша, Малюта отвечает: «Любовница Грязного, чудо девка!» Появляется Любаша. Малюта просит ее спеть песню - «попротяжней, чтоб за сердце хватала». Любаша поет («Снаряжай скорей, матушка родимая, под венец свое дитятко любимое»). В песне два куплета. Любаша поет соло, без оркестрового сопровождения. Опричники благодарят за песню.
В веселье прошла ночь. Малюта поднимается со скамьи - как раз звонят к заутрене, да и «чай, государь изволил пробудиться». Гости пьют на прощание, кланяются, расходятся. Любаша стоит у боковой двери, раскланивается с гостями; на нее издали смотрит Бомелий. Грязной прогоняет слуг. Бомелия он просит остаться. У Любаши рождается подозрение: какое дело может быть у Григория к «немчину» (Бомелий из немцев)? Она решает остаться и прячется за медвежьей шкурой.
Сцена 5. У Григория с Бомелием заходит разговор. Григорий спрашивает царского лекаря, есть ли у него средство приворожить девушку (он якобы хочет помочь приятелю). Тот отвечает, что есть - это порошок. Но условие его воздействия - чтобы насыпал его в вино сам тот, кто хочет приворожить, иначе он не подействует. В следующем трио Любаша, Бомелий и Грязной - каждый выражают свои чувства по поводу услышанного и сказанного. Так, Любаша уже давно почувствовала охлаждение к ней Григория; Григорий не верит, что средство может приворожить Марфу; Бомелий, признавая существование сокровенных тайн и сил в мире, уверяет, что ключ к ним дан светом знаний. Григорий обещает озолотить Бомелия, если его средство поможет «приятелю». Григорий уходит проводить Бомелия.
Сцена 6. Любаша крадется в боковую дверь. Входит Грязной, потупя голову. Любаша тихо растворяет дверь и подходит к Грязному. Она спрашивает его, чем его прогневила, что он перестал обращать на нее внимание. Григорий грубо отвечает ей: «Отстань!» Звучит их дуэт. Любаша говорит о своей любви, о том, что страстно ждет его. Он - о том, что разлюбил ее, что порвалась тетива - и узлом ее не завяжешь. Пламенная любовь, нежность звучат в обращении Любаши к Григорию: «Ведь я одна тебя люблю». Слышен удар колокола. Григорий встает, он собирается к заутрене. Второй удар. Григорий уходит. Любаша одна. Третий удар. Ненависть закипает в душе Любаши. Звучит благовест. «Ох, отыщу же я твою колдунью и от тебя ее отворожу!» - восклицает она.
ДЕЙСТВИЕ II
ПРИВОРОТНОЕ ЗЕЛЬЕ
Сцена 1. Улица в Александровской слободе. Впереди налево дом (занимаемый Собакиными) в три окна на улицу; ворота и забор, у ворот под окнами деревянная лавка. Направо дом Бомелия с калиткою. За ним, в глубине, ограда и ворота монастыря. Против монастыря, - в глубине, налево - дом князя Гвоздева-Ростовского с высоким крыльцом, выходящим на улицу. Осенний пейзаж; на деревьях яркие переливы красных и желтых тонов. Время под вечер.
Народ выходит из монастыря после церковной службы. Внезапно говор толпы стихает: опричнина идет! Звучит хор опричников: «Всех, кажись, оповестили к князю Гвоздеву сбираться». Народ чувствует, что затевается опять что-то недоброе. Разговор переходит на предстоящую царскую свадьбу. Скоро смотрины, царь выберет невесту. Из дома Бомелия выходят два молодых парня. Народ корит их за то, что они якшаются с этим басурманом, ведь он колдун, дружит с нечистым. Парни признаются, что Бомелий дал им травы. Народ уверяет их, что она наговорная, что ее надо выбросить. Парни напуганы, они бросают сверток. Народ постепенно расходится. Из монастыря выходят Марфа, Дуняша и Петровна.
Сцена 2. Марфа и Дуняша решают подождать на лавочке у дома отца Марфы купца Василия Степановича Собакина, который должен скоро вернуться. Марфа в своей арии («В Новгороде мы рядом с Ваней жили») рассказывает Дуняше о своем женихе: как еще в детские годы жила она по соседству с Лыковым и подружилась с Ваней. Эта ария - одна из лучших страниц оперы. Короткий речитатив предшествует следующему разделу оперы.
Сцена 3. Марфа смотрит в глубину сцены, где в это время показываются два знатных вершника (то есть всадника на лошадях; в постановках оперы на сцене они обычно идут пешком). Выразительный облик первого, закутанного в богатый охабень, позволяет узнать в нем Иоанна Васильевича Грозного; второй вершник, с метлою и собачьей головою у седла, - один из приближенных к царю опричников. Государь останавливает коня и молча пристально смотрит на Марфу. Она не узнает царя, но пугается и застывает на месте, чувствуя устремленный на себя его проницательный взгляд. (Примечательно, что в оркестре в этот момент звучит тема царя Ивана Грозного из другой оперы Римского-Корсакова - «Псковитянка».) «Ах, что со мной? Застыла в сердце кровь!» - произносит она. Царь медленно удаляется. В глубине показываются Собакин и Лыков. Лыков с поклоном приветствует Марфу. Она мягко укоряет его, что он забывает свою невесту: «Вчера весь день и глаз не показал...» Звучит квартет (Марфа, Лыков, Дуняша и Собакин) - один из самых светлых эпизодов оперы. Собакин приглашает Лыкова в дом. Сцена пустеет. В доме Собакиных зажигается огонь. На дворе сгущаются сумерки.
Сцена 4. Оркестровое интермеццо предваряет эту сцену. Пока оно звучит, в глубине сцены показывается Любаша; ее лицо прикрыто фатою; она медленно оглядывается по сторонам, крадется между домов и выходит на авансцену. Любаша выследила Марфу. Теперь она подкрадывается к окну, чтобы рассмотреть свою соперницу. Любаша признает: «Да... недурна... румяна и бела, и глазки с поволокой...» И, разглядев ее внимательней, восклицает даже: «Какая красота!» Любаша стучится в дом Бомелия, ведь она к нему шла. Бомелий выходит и приглашает Любашу войти в дом, та наотрез отказывается. Бомелий спрашивает, зачем она пришла. Любаша просит у него зелье, которое бы «не совсем сгубило человека, а извело бы только красоту». У Бомелия есть зелья на все случаи жизни и на этот - тоже. Но он колеблется дать его: «Как узнают, меня казнят». Любаша предлагает ему за его зелье жемчужное ожерелье. Но Бомелий говорит, что порошок этот не продажный. Так какая же тогда плата?
«С тебя немного... - произносит Бомелий, хватая Любашу за руку, - один лишь поцелуй!» Она в негодовании. Перебегает на другую сторону улицы. Бомелий бежит за нею. Она запрещает к себе прикасаться. Бомелий угрожает, что завтра же все расскажет боярину Грязному. Любаша готова заплатить любую цену. Но Бомелий требует: «Люби меня, люби меня, Любаша!» Из дома Собакиных доносятся веселые голоса. Это окончательно лишает Любашу рассудка. Она соглашается на условия Бомелия («Я согласна. Я... постараюсь полюбить тебя»). Бомелий опрометью убегает в свой дом.
Сцена 5. Любаша одна. Она поет свою арию «Господь тебя осудит, осудит за меня» (это она упрекает в своих мыслях Григория, который довел ее до такого состояния). Из дома Собакиных выходят сначала Марфа (ее прощание с гостем слышно за сценой), потом появляются Лыков и сам Собакин. Из их разговора, который Любаша подслушивает, становится ясно, что завтра они ждут к себе Григория. Все расходятся. Любаша опять выступает, она размышляет об услышанном и ждет Бомелия. Они обещают не обмануть друг друга. В конце концов Бомелий увлекает ее к себе.
Сцена 6 («Опричники»). Распахиваются двери дома князя Гвоздева-Ростовского. На крыльце появляются пьяные опричники с буйной разгульной песней («То не соколы в поднебесье слетались»). «Никому от молодцев защиты» - вот их «потеха».
ДЕЙСТВИЕ III
ДРУЖКО
Оркестровое вступление к третьему действию не предвещает трагических событий. Хорошо уже знакомая песня «Слава!» звучит здесь спокойно, торжественно и величаво.
Сцена 1. Горница в доме Собакина. Направо три красных окна; налево в углу изразцовая печь; подле нее, ближе к авансцене, синяя дверь. На заднем плане, посредине, дверь; на правой стороне стол перед лавкою; на левой, у самой двери, поставец. Под окнами широкая лавка. На лавке у стола сидят Собакин, Лыков и Грязной. Последний скрывает свою любовь к Марфе и ненависть к Лыкову, ее жениху. Вся первая сцена - их большое трио. Собакин рассказывает о своей многочисленной семье, оставшейся в Новгороде. Лыков намекает, что пора и Марфу пристроить, то есть сыграть их свадьбу. Собакин соглашается: «Да, вишь, покамест не до свадьбы», - говорит он. Царь Иван Грозный, оказывается, смотрины невест устроил, из двух тысяч, собранных в Александровскую слободу, двенадцать осталось. Среди них Марфа. Ни Лыков, ни Грязной не знали, что Марфа должна быть на смотринах. А что, если царь выберет ее? Оба очень взволнованы (но Григорий не должен подавать виду). Их голоса сплетаются - каждый поет о своем. В конце концов Грязной предлагает себя в дружки (по старой русской традиции на свадьбе должен быть дружко). Доверчивый Лыков, не подозревая со стороны Григория ничего дурного, охотно соглашается. Собакин уходит, чтобы распорядиться об угощении гостей. Грязной и Лыков ненадолго остаются одни. Лыкова по-прежнему беспокоит, что делать, если царю приглянется все же Марфа? Он спрашивает об этом Грязного. Тот поет свою ариетту «Что делать? Пускай во всем Господня будет воля!» В конце ариетты он притворно желает счастья Лыкову.
Сцена 3. Входит Собакин со стопкой меда и чарками. Гости выпивают. Слышен стук калитки. Это вернулись (со смотрин у царя) Марфа и Дуняша, а вместе с ними и Домна Ивановна Сабурова, мать Дуняши и купеческая жена. Девушки пошли переодеть свои парадные платья, а Домна Сабурова сразу является к гостям. Из ее рассказа кажется, что царь остановил свой выбор на Дуняше, «ведь государь с Дуняшей говорил». Короткий ответ не устраивает Собакина, он просит рассказать подробнее. Ариозо Сабуровой - подробный рассказ о царских смотринах. Вновь расцветшая надежда, вера в счастливое будущее - содержание большой арии Лыкова «Туча ненастная мимо промчалася». Лыков поет ее в присутствии Грязного. Они решают на радостях выпить. Григорий отходит к окну, чтобы налить чарку (в доме уже стемнело). В этот момент, когда на мгновение он поворачивается спиной к Лыкову, он достает из-за пазухи порошок и высыпает в чарку.
Сцена 6. Входит Собакин со свечами. За ним Марфа, Дуняша, Сабурова и девушки из прислуги Собакиных. По знаку Грязного Лыков подходит к Марфе и останавливается рядом с нею; Грязной обносит (как дружко) гостей напитком (в одной из чарок на подносе приворотное зелье для Марфы). Лыков берет свою чарку, пьет и кланяется. Марфа тоже выпивает - из той, что предназначена для нее. Все пьют здоровье новобрачных, славят Собакина. Домна Сабурова запевает величальную песню «Как летал сокол по поднебесью». Но песня остается недопетой - вбегает Петровна; она сообщает, что к Собакиным идут бояре с царским словом. Входит Малюта Скуратов с боярами; Собакин и прочие кланяются им в пояс. Малюта сообщает, что царь выбрал себе в жены Марфу. Все поражены. Собакин кланяется в землю.
ДЕЙСТВИЕ IV
НЕВЕСТА
Сцена 1. Проходная палата в царском тереме. В глубине, против зрителей, дверь в покои царевны. Налево на первом плане дверь в сени. Окна с позолоченными решетками. Палата обита красным сукном; лавка с узорочными полавочниками. Впереди, с правой стороны, парчовое «место» царевны. С потолка, на позолоченной цепи, спускается хрустальное паникадило.
После небольшого оркестрового вступления звучит ария Собакина «Забылся... авось полегче будет». Он глубоко опечален болезнью дочери, от которой ее никто не может излечить. Из покоев царевны выходит Домна Сабурова. Она успокаивает Собакина. Вбегает истопник. Он сообщает, что к ним прибыл боярин с царским словом.
Сцена 2. Этим боярином оказывается Григорий Грязной. Он приветствует Собакина и докладывает, что лиходей Марфы под пыткой во всем сознался и что государев лекарь (Бомелий) берется ее излечить. Но кто же лиходей, спрашивает Собакин. Григорий не дает ответа. Собакин уходит к Марфе. Григорий томится желанием видеть Марфу. За сценой слышен ее голос. Марфа выбегает бледная, встревоженная: она сама хочет говорить с боярином. Она садится на «место». Она гневно говорит, что слухи лгут, что ее испортили. Из сеней выходит Малюта с несколькими боярами и останавливается у двери. И вот Григорий сообщает о том, что Иван Лыков покаялся в намерении отравить Марфу, что государь велел его казнить и что он сам, Григорий, покончил с ним. Услышав это, Марфа падает без памяти. Общее смятение. К Марфе возвращаются чувства. Но ее рассудок помутился. Ей кажется, что перед ней не Григорий, а ее любимый Ваня (Лыков). И все, что ей было сказано, - это сон. Григорий, видя, что и при помутившемся разуме Марфа стремится к Ивану, осознает тщетность всех своих злодейских планов. «Так вот недуг любовный! Обманул ты меня, обманул, басурман!» - в отчаянии восклицает он. Не в силах снести душевных мук, Грязной сознается в своем преступлении - это он оклеветал Лыкова и погубил невесту государя. Марфа по-прежнему воспринимает все как сон. Она приглашает Ивана (за которого принимает Грязного) в сад, предлагает ему поиграть в догонялки, бежит сама, останавливается... Марфа поет свою последнюю арию «Ах, посмотри: какой же колокольчик я сорвала лазоревый». Грязной не в силах этого вынести. Он предает себя в руки Малюты: «Веди меня, Малюта, веди на грозный суд». Из толпы выбегает Любаша. Она признается, что подслушала разговор Григория с Бомелием и подменила приворотное зелье на смертельное, и Григорий, не зная об этом, поднес его Марфе. Марфа слышит их разговор, но по-прежнему принимает Григория за Ивана. Григорий же выхватывает нож и, проклиная Любашу, вонзает его ей прямо в сердце. Собакин и бояре бросаются к Грязному. Его последнее желание - проститься с Марфой. Его уводят. В дверях Грязной в последний раз оборачивается к Марфе и посылает ей прощальный взгляд. «Приди же завтра, Ваня!» - последние слова помутившейся рассудком Марфы. «Ох, Господи!» - единый тяжелый вздох издают все близкие к Марфе. Шквальным нисходящим хроматическим пассажем оркестра завершается эта драма.
А. Майкапар
История создания
В основу оперы «Царская невеста» положена одноименная драма русского поэта, переводчика и драматурга Л. А. Мея (1822-1862). Еще в 1868 году по совету Балакирева Римский-Корсаков обратил внимание на эту пьесу. Однако к созданию оперы на ее сюжет композитор приступил лишь тридцать лет спустя.
Сочинение «Царской невесты» было начато в феврале 1898 года и закончено в течение 10 месяцев. Премьера оперы состоялась 22 октября (3 ноября) 1899 года в московском театре частной оперы С. И. Мамонтова.
Действие «Царской невесты» Мея (пьеса написана в 1849 году) происходит в драматичную эпоху Ивана Грозного, в период жестокой борьбы царской опричнины с боярством. Эта борьба, способствовавшая объединению русского государства, сопровождалась многочисленными проявлениями деспотизма и произвола. Напряженные ситуации той эпохи, представители различных слоев населения, жизнь и быт московской Руси исторически правдиво обрисованы в пьесе Мея.
В опере Римского-Корсакова сюжет пьесы не претерпел сколько-нибудь существенных изменений. В либретто, написанное И. Ф. Тюменевым (1855-1927), вошли многие стихи драмы. Светлый, чистый образ Марфы, невесты царя, - один из наиболее обаятельных женских образов в творчестве Римского-Корсакова. Марфе противостоит Грязной - коварный, властный, не останавливающийся ни перед чем в осуществлении своих замыслов; но Грязной обладает горячим сердцем и падает жертвой собственной страсти. Реалистически убедительны образы покинутой любовницы Грязного Любаши, юношески простосердечного и доверчивого Лыкова, расчетливо-жестокого Бомелия. На всем протяжении оперы ощущается присутствие Ивана Грозного, незримо определяющего судьбы героев драмы. Лишь во втором действии ненадолго показывается его фигура (эта сцена отсутствует в драме Мея).
Музыка
«Царская невеста» - реалистическая лирическая драма, насыщенная острыми сценическими ситуациями. При этом отличительной ее чертой является преобладание закругленных арий, ансамблей и хоров, в основе которых лежат красивые, пластичные и проникновенно-выразительные мелодии. Господствующее значение вокального начала подчеркивается прозрачным оркестровым сопровождением.
Решительная и энергичная увертюра своими яркими контрастами предвосхищает драматизм последующих событий.
В первом акте оперы взволнованный речитатив и ария («Куда ты, удаль прежняя, девалась?») Грязного служит завязкой драмы. Хор опричников «Слаще меду» (фугетта) выдержан в духе величальных песен. В ариозо Лыкова «Иное все» раскрывается его лирически-нежный, мечтательный облик. Хоровая пляска «Яр-хмель» («Как за реченькой») близка к русским плясовым песням. Скорбные народные напевы напоминает песня Любаши «Снаряжай скорей, матушка родимая», исполняемая без сопровождения. В терцете Грязного, Бомелия и Любаши преобладают чувства скорбной взволнованности. Дуэт Грязного и Любаши, ариозо Любаши «Ведь я одна тебя люблю» и ее заключительное ариозо создают единое драматическое нарастание, ведущее от печали к бурному смятению конца акта.
Музыка оркестрового вступления ко второму акту имитирует светлый перезвон колоколов. Безмятежно звучит начальный хор, прерываемый зловещим хором опричников. В девически нежной арии Марфы «Как теперь гляжу» и квартете господствует счастливое умиротворение. Оттенок настороженности и затаенной тревоги вносит оркестровое интермеццо перед появлением Любаши; оно основано на мелодии ее скорбной песни из первого акта. Сцена с Бомелием - напряженный дуэт-поединок. Чувством глубокой печали проникнута ария Любаши «Господь тебя осудит». Бесшабашный разгул и молодецкая удаль слышатся в лихой песне опричников «То не соколы», близкой по характеру к русским разбойничьим песням.
Торжественным, спокойным оркестровым вступлением открывается третий акт. Терцет Лыкова, Грязного и Собакина звучит неторопливо и степенно. Беспечна, беззаботна ариетта Грязного «Пускай во всем». Ариозо Сабуровой - рассказ о царских смотринах, ария Лыкова «Туча ненастная мимо промчалася», секстет с хором исполнены мирного покоя и радости. С народными свадебными песнями связана величальная «Как летал сокол по поднебесью».
Вступление к четвертому акту передает настроение обреченности. Сдержанная скорбь слышится в арии Собакина «Не думал, не гадал». Напряженным драматизмом насыщен квинтет с хором; признание Грязного образует его кульминацию. Мечтательно хрупкая и поэтичная ария Марфы «Иван Сергеич, хочешь, в сад пойдем?» образует трагический контраст рядом с отчаянием и исступленным драматизмом встречи Грязного и Любаши и краткого заключительного ариозо Грязного «Страдалица невинная, прости».
М. Друскин
История сочинения «Царской невесты» так же проста и коротка, как история «Ночи перед Рождеством»: задуманная и начатая в феврале 1898 года, опера была сочинена и завершена в партитуре в течение десяти месяцев и в следующем сезоне поставлена Частной оперой. Решение писать «Царскую невесту» родилось словно внезапно, после долгих обсуждений других сюжетов (Среди сюжетов, обсуждавшихся в это время с Тюменевым, были и другие драмы из русской истории. Либреттист предлагал собственные разработки: «Бесправье» - московская Русь XVII века, народные восстания, «Мать» - из старого московского быта, «Заветный пояс» - из времен удельных княжеств; поминались вновь «Евпатий Коловрат», а также «Песня о купце Калашникове».) , но, как указано в «Летописи», обращение к драме Мея было «давнишним намерением» композитора - вероятно, с 60-х годов, когда над «Царской невестой» задумывались Балакирев и Бородин (последний сделал, как известно, несколько эскизов для хоров опричников, которые потом были использованы в «Князе Игоре» в сцене у Владимира Галицкого). Сценарий был набросан самим композитором, «окончательная выработка либретто с разработкою лирических моментов и вставными, дополнительными сценами» поручена Тюменеву.
В основе драмы Мея из времен Ивана Грозного лежит характерный для романтической драмы любовный треугольник (точнее, два треугольника: Марфа - Любаша - Грязной и Марфа - Лыков - Грязной), осложненный вмешательством роковой силы - царя Ивана, чей выбор на смотре невест падает на Марфу. Конфликт личности и государства, чувства и долга очень типичен для многочисленных пьес, посвященных эпохе Грозного. Как и в «Псковитянке», в центре «Царской невесты» образ счастливо начавшейся и рано загубленной молодой жизни, но, в отличие от первой драмы Мея, здесь нет больших народных сцен, социально-исторической мотивировки событий: Марфа погибает в силу трагического стечения личных обстоятельств. И пьеса, и опера, написанная по ней, принадлежат не к типу «исторических драм», как «Псковитянка» или «Борис», а к типу произведений, где историческая обстановка и персонажи - исходное условие для развития действия. Можно согласиться с Н. Н. Римской-Корсаковой и Бельским, которым эта пьеса и ее характеры не казались оригинальными. Действительно, по сравнению с предыдущими операми Римского-Корсакова, где либретто созданы по замечательным литературным памятникам либо разрабатывают новую для оперного жанра образность, сюжеты «Царской невесты», «Пана воеводы» и, в меньшей степени, «Сервилии» носят оттенок мелодрамы. Но для Римского-Корсакова в его тогдашнем умонастроении они открывали новые возможности. Не случайно для трех подряд созданных опер он избрал сюжеты во многом похожие: в центре - идеальный, но не фантастический, женский образ (Марфа, Сервилия, Мария); по краям - положительные и отрицательные мужские фигуры (женихи героинь и их соперники); в «Пане воеводе» есть, как и в «Царской невесте», контрастный «темный» женский образ, присутствует мотив отравления; в «Сервилии» и «Царской невесте» героини гибнут, в «Пане воеводе» помощь небес приходит в последнюю минуту.
Общий колорит сюжета «Царской невесты» напоминает такие оперы Чайковского, как «Опричник» и особенно «Чародейка»; вероятно, возможность «посоревноваться» с ними имелась Римским-Корсаковым в виду (как и в «Ночи перед Рождеством»). Но ясно, что главную приманку для него во всех трех операх представляли центральные женские фигуры и, до известной степени, картины быта, уклада. Не выдвигая таких сложностей, какие возникали в предыдущих операх Римского-Корсакова (большие народные сцены, фантастика), данные сюжеты позволяли сосредоточиться на чистой музыке, чистой лирике . Это подтверждается и строками о «Царской невесте» в «Летописи», где речь идет преимущественно о музыкальных проблемах: «Стиль оперы должен был быть певучий по преимуществу; арии и монологи предполагались развитые, насколько позволяли драматические положения; голосовые ансамбли имелись в виду настоящие, законченные, а не в виде случайных и скоропреходящих зацепок одних голосов за другие, как то подсказывалось современными требованиями якобы драматической правды, по которой двум или более лицам говорить вместе не полагается. <...> Сочинение ансамблей: квартета II действия и секстета III, вызывало во мне особый интерес новых для меня приемов, и я полагаю, что, по певучести и изяществу самостоятельного голосоведения, со времен Глинки подобных оперных ансамблей не было. <...> „Царская невеста“ оказалась написанною для строго определенных голосов и выгодно для пения. Оркестровка и разработка аккомпанемента, несмотря на то, что голоса выставлялись мной не всегда на первый план, а состав оркестра взят был обыкновенный, оказались везде эффектными и интересными».
Поворот, совершенный композитором после «Садко» в «Царской невесте», оказался столь резким, что многими поклонниками искусства Римского-Корсакова был воспринят как отход от кучкизма. Эту точку зрения выражала Н. Н. Римская-Корсакова, сожалевшая, что опера вообще написана; гораздо мягче - Бельский, утверждавший, что «новая опера стоит... совершенно особняком... даже отдельные места не напоминают ничего из прошлого». Московский критик Э. К. Розенов в своей рецензии на премьеру отчетливо сформулировал идею «отхода Корсакова от кучкизма»: «Целый ряд поразительно реальных и глубоко проникнутых типов, как бы выхваченных из самых недр русской жизни, выступили один за другим перед оперной публикой в творениях новой русской школы, убедив общество в том, что задачи современной музыкальной драмы значительны, разумны и широкообъемлющи и что в сравнении с нею музыкальное сладкозвучие, виртуозные бравуры и сентиментальничания французско-немецко-итальянской оперы прежнего типа представляются лишь детским лепетом. <...> „Царская невеста“, являясь, с одной стороны, высшим образцом современной оперной техники, по существу оказывается - со стороны автора - шагом к сознательному отречению его от заветнейших принципов новой русской школы. К какому новому пути приведет это отречение нашего любимого автора - покажет будущее».
Критика другого направления приветствовала «опрощение» композитора, «стремление автора к примирению требований новой музыкальной драмы с формами старой оперы», видела в «Царской невесте» образец антивагнеровского движения к «закругленной мелодии», к традиционному оперному действию, где «композитору чрезвычайно удалось согласовать законченность музыкальных форм с верностью выражения драматических положений». У публики сочинение имело очень крупный успех, перекрывающий даже триумф «Садко».
Сам композитор полагал, что критика просто сбилась с толку - «всё устремилось на драматизм, натурализм и прочие измы», - и присоединился к мнению публики. Римский-Корсаков оценивал «Царскую невесту» необычайно высоко - наравне со «Снегурочкой» и настойчиво повторял такое утверждение на протяжении нескольких лет (например, в письмах к жене и к Н. И. Забеле - первой исполнительнице роли Марфы). Отчасти оно носило полемический характер и вызывалось мотивами борьбы за творческую свободу, о которых говорилось выше: «...У них [музыкантов] для меня намечена специальность: фантастическая музыка, а драматической меня обносят. <...> Неужели мой удел рисовать только чуд водяных, земных и земноводных? «Царская невеста» вовсе не фантастична, а «Снегурочка» очень фантастична, но и та и другая весьма человечны и душевны, а «Садко» и «Салтан» значительно лишены этого. Вывод: из многих моих опер я люблю более других «Снегурочку» и «Царскую невесту». Но верно и другое: «Я заметил, - писал композитор, - что многие, которые или с чужих слов или сами по себе были почему-либо против „Царской невесты“, но прослушали ее раза два или три, начали к ней привязываться... видно, и в ней есть кое-что непонятное, и она оказывается не так проста, как кажется». Действительно, под обаяние этой оперы со временем отчасти подпала ее последовательная противница - Надежда Николаевна (После премьеры оперы в Мариинском театре в 1901 году Надежда Николаевна писала мужу: «Я вспоминаю то, что писала тебе о „Царской невесте" после первого представления в Московской Частной опере, и нахожу, что от многого, мною тогда сказанного, я не отказалась бы и теперь, например, от своего мнения о партии Малюты, недостатков либретто, плохого и ненужного трио в первом акте, плаксивого дуэта там же и проч. Но это только одна сторона медали. <...> Я почти ничего не говорила о достоинствах, о многих прекрасных речитативах, о сильном драматизме четвертого действия и, наконец, об изумительной инструментовке, которая только теперь, в исполнении прекрасного оркестра, стала для меня вполне ясна».) и «идейно» не сочувствовавший опере Бельский (В. И. Бельский, осторожно, но определенно критиковавший драматургию оперы после первого прослушивания, писал, однако, про последнее действие: «Это такое идеальное сочетание так часто дерущихся между собой красоты и психологической правды, такой глубоко поэтичный трагизм, что слушаешь как очарованный, ничего не анализируя и не запоминая. Из всех сцен в операх, исторгающих слезы сочувствия, смело можно сказать, - эта самая совершенная и гениальная. А вместе с тем это еще новая сторона вашего творческого дара...») .
Б. В. Асафьев считал, что сила воздействия «Царской невесты» - в том, что «тема любовного соперничества... и давняя оперно-либреттная ситуация „квартетности“... озвучена здесь в интонациях и рамке русской реалистической бытовой драмы в далекой перспективе, что тоже усиливает ее романтическую и романтическую привлекательность», а главное, в «богатой русской проникновенно эмоциональной напевности».
Ныне «Царская невеста» в общем контексте творчества Римского-Корсакова отнюдь не воспринимается как произведение, порывающее с кучкизмом, скорее - как объединяющее, итожащее московскую и петербургскую линии русской школы, а у самого композитора - как звено цепи, ведущей от «Псковитянки» к «Китежу». Более всего это относится к сфере интонационности - не архаической, не обрядовой, а чисто лирической, естественно бытующей, как бы разлитой во всей русской жизни песенности. Характерно и ново для Римского-Корсакова наклонение общего песенного колорита «Царской невесты» к романсовости в ее народном и профессиональном преломлениях. И наконец, еще одна существеннейшая черта стиля этой оперы - глинкианство, о чем очень выразительно написал Е. М. Петровский после премьеры оперы в Мариинском театре: «Особенность „Царской невесты“ - не в „отступлениях“ или „преступлениях“ против эстетических принципов текущего дня», а «в тех реально-ощутимых веяниях глинкинского духа, которыми до странности проникнута вся опера. Не хочу этим сказать, что то или иное место напоминает соответствующие места в композициях Глинки. <...> Невольно кажется, что подобная „глинкинизация“ сюжета входила в намерения автора и что опера с таким же (и еще большим!) правом могла бы быть посвящена памяти Глинки, как предшествующий ей „Моцарт и Сальери“ - памяти Даргомыжского. Дух этот сказался как в стремлении к возможно широкой, плавной и гибкой мелодии и к мелодической содержательности речитативов, так и - в особенности - в преобладании характерной полифонии аккомпанемента. Своей ясностью, чистотой, певучестью последняя необходимо вызывает в памяти многие эпизоды „Жизни за царя“, в которой именно этой своеобразной полифонностью аккомпанемента Глинка далеко перешагнул через условную и ограниченную манеру современной ему западной оперы».
В «Царской невесте», в отличие от предшествующих опер, композитор, любовно рисуя быт, уклад (сцена в доме Грязного в первом действии, сцены перед домом и в доме Собакина во втором и третьем действиях), по сути не пытается передать дух эпохи (немногочисленные приметы времени - величание в первом действии и «знаменный» лейтмотив Грозного, взятый из «Псковитянки»). Он устраняется также от звуковых пейзажей (хотя мотивы природы звучат в подтексте обеих арий Марфы и первой арии Лыкова, в идиллии начала второго действия - народ расходится после вечерни).
Критики, которые в связи с «Царской невестой» писали об отказе Римского-Корсакова от «вагнеризма», заблуждались. В этой опере по-прежнему важную роль играет оркестр, и хотя здесь нет развернутых «звуковых картин», как в «Ночи перед Рождеством» или «Садко», их отсутствие уравновешивается большой увертюрой (напряженностью, драматизмом образов она напоминает увертюру «Псковитянки»), выразительным интермеццо во втором действии («портрет Любаши»), вступлениями к третьему и четвертому действиям («опричнина» и «судьба Марфы») и активностью инструментального развития в большинстве сцен. Лейтмотивов в «Царской невесте» немало, и принцииы их использования - такие же, как в предшествующих операх композитора. Наиболее заметную (и наиболее традиционную) группу составляют «фатальные» лейттемы и лейтгармонии: темы лекаря Бомелия, Малюты, два лейтмотива Грозного («Слава» и «знаменный»), «аккорды Любаши» (тема рока), аккорды «приворотного зелья». В партии Грязного, тесно соприкасающейся со сферой фатального, большое значение имеют драматические интонации его первого речитатива и арии: они сопровождают Грязного до конца оперы. Лейтмотивная работа, если можно так выразиться, обеспечивает движение действия, но главный акцент ставится не на этом, а на двух женских образах, ярко выступающих на фоне красиво, любовно, в лучших традициях русской живописи XIX века прописанного старого быта.
В авторских комментариях к драме Мей называет двух героинь «Царской невесты» «песенными типами» и приводит для их характеристики соответствующие песенные народные тексты (Идея «кроткого» и «страстного» (или «хищного») типов русского женского характера была одной из любимых в течении «почвенничества», к которому принадлежал Мей. Теоретически она разрабатывалась в статьях Аполлона Григорьева и была развита другими писателями этого направления, включая Ф. М. Достоевского.) . А. И. Кандинский, анализируя эскизы «Царской невесты», отмечает, что первые наброски для оперы носили характер лирической протяжной песни, причем ключевые интонационные идеи относились сразу к обеим героиням. В партии Любаши склад протяжной песни был сохранен (песня без сопровождения в первом действии) и дополнен драматически-романсовыми интонациями (дуэт с Грязным, ария во втором действии).
Центральный в опере образ Марфы имеет уникальное композиционное решение: по сути, Марфа как «лицо с речами» появляется на сцене дважды с одинаковым музыкальным материалом (арии во втором и четвертом действиях). Но если в первой арии - «счастье Марфы» - ударение поставлено на светлые песенные мотивы ее характеристики, а восторженная и таинственная тема «златых венцов» только экспонируется, то во второй арии - «на исход души Марфы», предваряемой и прерываемой «фатальными» аккордами и трагическими интонациями «сна», - «тема венцов» допевается и раскрывается ее значение как темы предчувствия иной жизни. Такое толкование подсказывает генезис и дальнейшее развитие этой интонационности у Римского-Корсакова: появляясь в «Младе» (одна из тем тени княжны Млады), она, после «Царской невесты», звучит в сцене смерти «Сервилии», а потом в «райской свирели» и песнях Сирина и Алконоста в «Китеже». Употребляя термины эпохи композитора, можно назвать этот тип мелодики «идеальным», «общечеловеческим», хотя в партии Марфы он сохраняет вместе с тем русскую песенную окраску. Сцена Марфы в четвертом действии не только скрепляет всю драматургию «Царской невесты», но и выводит ее за пределы бытовой драмы к высотам подлинной трагедии.
М. Рахманова
«Царская невеста» - одна из самых проникновенных опер Римского-Корсакова. Она стоит особняком в его творчестве. Ее появление вызвало ряд критических упреков в отходе от «кучкизма». Мелодичность оперы, наличие законченных номеров было воспринято многими как возврат композитора к старым формам. Римский-Корсаков возражал критикам, говорил, что возврат к пению не может быть шагом назад, что нельзя в погоне за драматизмом и «жизненной правдой» следовать только путем мелодекламации. Композитор в этом сочинении наиболее близко подошел к оперной эстетике Чайковского.
Премьера, состоявшаяся в Московской частной русской опере Мамонтова, отличалась профессионализмом всех компонентов спектакля (художник М. Врубель, реж. Шкафер, партию Марфы пела Забела).
Незабываемы замечательные мелодии оперы: речитатив и ария Грязного «С ума нейдёт красавица» (1 д.), две арии Любаши из 1 и 2 д., финальная ария Марфы из 4 д. «Иван Сергеич, хочешь в сад пойдём» и др. На императорской сцене опера была поставлена в 1901 (Мариинский театр). В 1902 состоялась пражская премьера. Опера не сходит со сцен ведущих российских музыкальных театров.
ЦАРСКАЯ НЕВЕСТА
Н. А. Римский-Корсаков
Либретто Н.А. Римского-Корсакова и И.Ф. Тюменева по одноименной драме Л.А. Мея
Продолжительность: 2 ч.
Режиссёр-постановщик - Дмитрий Бертман
Дирижёр-постановщик - Кирилл Тихонов
Художники-постановщики - Игорь Нежный
и Татьяна Тулубьева
Художники по свету - Денис Енюков, Александр Нилов
Хормейстер - Евгений Ильин
Премьера состоялась 06.09.1997
Иссушающая любовь, безудержная ревность, ядовитая месть, злобная алчность – эти чувства владеют людьми в любую эпоху. Шекспир в свое время гениально описал подобные проявления человеческой натуры, после чего даже появилось выражение – «шекспировские страсти».
Настоящие шекспировские страсти кипят и в опере Римского-Корсакова «Царская невеста». Любовь, страсть, ревность, зависть и - как результат - преступление… Трагичная история мрачной эпохи Ивана Грозного никого не оставляет равнодушным и в веке 21-ом. «Постановка в «Геликоне» - современна и вызывающе прекрасна , - делится своим впечатлениями народный артист РСФСР Юрий Веденеев. – Смелые режиссерские решения Дмитрия Бертмана и световая партитура усиливают воздействие прекрасной музыки Римского-Корсакова на зрителей, создают атмосферу грозной, неотвратимой силы, уничтожающей хрупкую человеческую личность. Это потрясающая работа «Геликона!».
«Восхищена цветовым решением спектакля: золотой, алый и черный , - дополняет народная артистка РСФСР Светлана Варгузова. – Финальная ария Марфы «Иван Сергеич, хочешь в сад пойдём» пронзает до боли и оставляет ощущение горькой утраты. Я получила огромное наслаждение!».
«Это захватывающая камерная эротико-психологическая драма о страстной любви, обреченной на гибель в условиях жёсткой тоталитарной системы. Смотрится на одном дыхании» , - пишет Екатерина Кретова в «Московском комсомольце». Но все ли так однозначно? Зрителям решать самим.
КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ
ПИРУШКА
Царский опричник Григорий Грязной впервые в жизни испытал чувство всепоглощающей любви. Напрасно он засылал сватов к отцу полюбившейся ему Марфы: купец Собакин наотрез отказал ему, поскольку Марфа уже просватана за боярина Ивана Лыкова.
К Григорию приходят гости. Среди них Малюта Скуратов, царский лекарь Бомелий и Иван Лыков, недавно возвратившийся из заморских стран. Грязной тайно просит лекаря достать такое снадобье, которым можно приворожить девушку, обещая щедро наградить за услугу. Их разговор подслушала любовница Грязного Любаша. Она не уступит своего счастья и жестоко отомстит злодейке-разлучнице.
ПРИВОРОТНОЕ ЗЕЛЬЕ
Улица в Александровской слободе. Марфа рассказывает Дуняше о любимом женихе, Иване Лыкове. Беседу девушек прерывает грозный призрак - царь Иван прошел в отдалении, заглядевшись па них. В сумерках к дому Собакиных подкрадывается Любаша. Красота Марфы поражает ее. Любаша решает погубить соперницу, подменив ядом приворотное зелье, выпрошенное Грязным. Бомелий готов выполнить ее просьбу, но взамен требует любви. Любаша соглашается на позорную сделку.
ДРУЖКО
В доме Собакиных идут приготовления к свадьбе. Пора уж справить её, да помешали царские смотрины, на которые собрали во дворец самых красивых девушек. Лыков обеспокоен, взволнован и Григорий. Наконец возвращается Марфа. Все успокаиваются, поздравляя жениха и невесту. Воспользовавшись случаем, Грязной незаметно подсыпает в чарку Марфы зелье. Внезапно появляется Малюта с боярами: царь избрал в жены не Дуняшу, как надеялись влюблённые, а Марфу.
НЕВЕСТА
Собакин глубоко опечален болезнью дочери, от которой ее никто не может излечить. Грязной докладывает Марфе, что под пыткой Лыков сознался в намерении извести зельем невесту государя и за то казнён. Марфа не выдерживает тяжести горя. Её помутившемуся разуму кажется, что перед ней не Грязной, а любимый жених Ваня. Ему она рассказывает о своем чудном сне. Видя безумие Марфы, Грязной в ужасе: вместо того, чтобы приворожить, он погубил её. Не в силах снести душевных мук, Грязной признаётся в совершенном им преступлении - он отравил Марфу и оклеветал Лыкова. Любаша сознается, что это она подменила зелье, и в ярости Грязной убивает её. Сам же он готов принять любые муки, чтобы искупить страдания любимой.